СПЕЦИАЛЬНОСТЬ
Привязалось.
В спину отчаянно дуло; ночь была студеной, в начало августа не верилось. В проеме крытого кузова болталась пустая звезда.
Матрос возвращался из отпуска.
Поезд, как водится, опоздал, автобус, единственный в сутки, ушел, и Валька растерялся на мокром после дождя полустанке от беспомощности и пустоты.
Кругом был лес.
Светились под закатом два рельса, намокший песок. Зажгли окно в сборном, когда-то красном домишке. Жухлые астры за штакетником, две тощих и грязных козы.
Матрос третьего года службы толкнулся бы в дверь, где «посторонним воспрещается», дозвонился бы в бухту, доложил дела дежурному и завалился бы до утра на деревянный, источенный ножиками диван.
Валька с отчаяния рванул пешком. Выйдя, уже в темноте, под дождем, к развилке, засмеялся от злости: дороги дальше не знал. Здесь его и подобрал случайный грузовик. И теперь, отвердев от усталости, холода, тряски, он свирепо мечтал об одном: корабль! Свет, тепло, кружка чаю, и спать — в покойную, добрую койку.
Машина встала.
— Матрос! — услышал он голос лейтенанта. — Давай в кабину! Замерз?
Когда он выбрался из лужи, в которую спрыгнул наугад, лейтенанта у машины уже не было. Не рассуждая, тупо полез на кожаное сиденье. Матрос-шофер равнодушно посмотрел, как Валька захлопнул дверь, и дернул машину с места. В прыгающее пятно света выскакивали ухабы, заборы; проезжали деревню.
— Лейтенант?
— До утра, — безразлично сказал шофер. — Баба у него здесь. Училка.
— Женится?
— Это вряд ли. Она по распределению. Домой обратно хочет. Откуда шел?
— С поезда. Поезд опоздал.
— С отпуска?