Все они понимали. Женился Женька весной, почти в одно время с Лешкой, и также видел жену после свадьбы раза два или три, а жила она — в трех часах езды.
— Знакомьтесь. Валентина.
Валя стояла на стенке, с любопытством разглядывая знаменитый «полста третий»: такой же, как все корабли. Корма, стальные тросы, протянутые на причал, кусок палубы с ободранной кое-где краской, огромная лебедка, надстройка с тяжелыми головами прожекторов, по боковым проходам палубы уходили куда-то вглубь рельсовые дорожки, а выше — смешение кранов, стрел, оттяжек, трапы, поручни. Краска блестела на солнце. Ничего особенного, а уж тем более красивого она не видела. На палубе возле лебедки — несколько чужих ребят в старых робах. И
Вежливо раскланялись. Ей нельзя было на корабль, им нельзя было сойти.
— Слушай, — сказал Иван. — Скоро тебя обратно? Скучно без тебя.
— Подготовлю специалистов… У них все тральщики. А красиво вы нас сделали! Оч-чень красиво. Век бы греб с боцманом! Ну, побегу. Вале на автобус. Счастливо. С праздником! С победой!.. — Лихо отдал честь флагу, помахал рукой со стенки, подхватил девятнадцатилетнюю жену под руку, увлекая с собой и что-то с жаром и убеждающе ей говоря.
Тишину полусонного корабля нарушила идущая снизу хриплая, с потрескиванием музыка.
— Добровольцы «Далекую невесту» смотрят, — объяснил Блондин.
— Поспать надо, — сказал, бросив папиросу в обрез, Шурка.
Кроха встал, крепко потянул носом воздух.
— Осенью пахнет.
— Морем, — отмахнулся Иван.
— Осенью!..
Шурка прислушался. Веяло сентябрьским, вянущим холодком, предвестником заморозков и штормов. Далеко, черным ветром шла с норда последняя флотская осень.
— Точно, Кроха. Осень.
Кубрик спал. Воскресный сон — святое дело. Не зная, что в полночь — греть дизеля, катить на тележках и стропить торпеды, следить, как плывут они над ютом в сильном свете прожекторов, спали, улегшись поверх одеял, зная
— Кроха. Кроха! Юрка!..
— Чего? — сонно отозвался Дымов.
— Но мы же выиграли! Выиграли? Ну!
— Выиграли, — зевнул Кроха и накрыл голову бушлатом.