К зачету по устройству корабля Валька отнесся легко. Он полистал описание и сказал, что может сдавать. Шура немножко удивился, но с готовностью сел на рундук. Валька бойко рассказал, что корабль разделен на такие-то отсеки, чуть ошибся в осадке, поднаврал с высотой мачт и, спутав длину якорной цепи с водоизмещением, четко, как учили, завершил: «Доклад окончен!»
— Неплохо, — сказал Шура, — неплохо. Как, Кроха?
— Полосатый рейс, — буркнул, не отрываясь от книги, Дымов. — Устройство тигра: окорок и хвост.
— Ну что ж, — Шура поднялся, — бери чепчик. Пойдем смотреть окорок.
За сорок минут они прошли от носа в корму семнадцать шпангоутов — семнадцать шагов, и все, что узнал Валька об этом кусочке палубы, перемешалось в голове неразличимо. Тогда Шура бегло провел его, показывая главное, по всей верхней палубе и остановился на рострах у гимнастической перекладины. «Посмотрим таланты в гимнастике. Прошу: подъем силой». Этой глупости Валька на корабле не ожидал. Стесняясь пустой вечерней палубы, взгромоздился на перекладину раз шесть и спрыгнул. «Продолжить», — спокойно сказал Шура. Валька замялся… но глаза Шуры налились ледяным бешенством: «Ну!» Результаты по трем упражнениям были: одиннадцать, восемь, пятнадцать. «Гиря». Двухпудовку Валька выбросил на вытянутую руку десять раз. «Плохо группируешься», — Шура легко, невесомо подтянулся и медленно, слабыми толчками продемонстрировал подъем переворотом, обстоятельно комментируя поведение своих мышц. Бесшумно и мягко спрыгнул.
— К первому сентября. Все три упражнения. Делать двадцать пять раз. Гирю — то же. Разжирел ты у Волкова.
— Шура! — обиделся Валька. — Акустик — работа тонкая.
— Что? — не расслышал словно Шура. — А осенью, в шторма, когда из кресла вышвыривает, вахту четыре через четыре — кто нести будет?
— Есть, — сказал Валька. В том, что первого сентября, днем или вечером, в море или у берега, Шура загонит его на эту самую перекладину, сомневаться не приходилось. — А почему из кресла… неужели так качает?
— Бьет.
Утром Вальке дали персональный объект приборки: офицерский коридор. В объект входили трап наверх — в коридор командира — и офицерские гальюн и душ о предбанничком и тамбуром. И душ и гальюн были не просторней телефонной будки: крашеные переборки, кафельная палуба, прибирать особенно нечего. Валька вымыл палубу, протер на кабельных трассах пыль — что еще? Высунул голову в иллюминатор: вода и пирс, на пирсе вахтенный с красно-белой повязкой и автоматом. Свежесть недавнего дождя, запах мокрых досок. «Боцман!» — крикнул в дверь Коля Осокин и исчез. Валя встретил боцмана улыбкой. Боцман на палубу смотреть не стал, а ткнул пальцем в забранный сеткой плафон: «Мыть!», в пятно на переборке: «Мыть!», в многочисленные медяшки пожарной системы, медяшки табличек на дверях, пробок на палубе, оковок на ступенях трапа: «Драить! Драить! Драить!..», пнул рыбину — решетку на палубе душа: «Грязь!», выбросил рыбину вон и выщипнул из латунной решетки шпигата пучок мочала: «Грязь!», ударил ладонью по шпигату: «Дрраить!» В гальюне он воззрился на освещенный солнцем и синевой иллюминатора унитаз и простоял так невыносимо долго. Струйки воды нанесли на фаянс полосу коричневой ржавчины. Глядя на эту ржавчину, боцман выражал губами тягостное непонимание.
— Как же его, товарищ мичман… — не выдержал Валька.
От язвительности голос боцмана поднялся до скрипа:
— У баталеров пер-чат-ки резиновые есть. — И бросил, уже с трапа: — Послезавтра гляну… — залез напоследок рукой под трап, вытащил черный клок и швырнул его с омерзением Вальке под ноги: — Грязь!!
— …Ничего, — озабоченно сказал появившийся Коля. — Хуже бывает. Это Свиридов перед ДМБ запустил.
Душ, гальюн и коридор Валька драил весь обеденный перерыв, когда все два часа спали, и после ужина, и после вечернего чая, и, спросясь у дежурного, после отбоя, и утром, и в следующий обеденный перерыв.
…Перчаточки! будут вам перчаточки, резиновые, в учебном отряде грязь развозить, разжирел! из кресла выбрасывает!.. в слепую и яростную злость вплеталась черт знает когда услышанная, дурная, ресторанная песенка: «…Драит палубу и свято верит, что где-то ждут его пятьсот америк, ну не пятьсот, так пять — по крайней ме-ре! и все на свете ост-ро-ва!..» — будут вам острова! Единственное, чего он слегка опасался, — что над такой рьяностью могут посмеяться, но никто не обращал на него внимания.
— Ну и сделай, — сказал равнодушно Шурка. — Делов.
Старпом дал «добро», и Валька пошел по заводу. Гопников таких в синих робах здесь было полно. В столярном цехе Валька потолковал с мужиками и отфуговал в нужный размер брусочки нежной, пахучей сосны. Снял фаски, прошелся шкуркой и догадался — чтоб не разводить ржавчину — посадить все на латунные шурупы. Утром боцман глянул мельком и отвернулся.
— Как, товарищ мичман? — спросил, посмеиваясь, Шура.
ebooksa