— Нервы, нервы… Не верю я, Дунай, в нервы.
— А я верю. На одиннадцать кабельтовых — хватит.
— Один-надцать ка-бельтовых… Веришь так веришь. Все? Что еще?
— Весла. Есть восемь сосновых весел. Надо их облегчать: стачивать вальки и утоньшать лопасти. И гнуть.
— Дозволено? — без особого интереса спросил Назаров.
— Правилами оговариваются длина весла, длина и ширина лопасти.
Назаров закурил. Бросил спичку, длинно, вкусно затянулся…
— До приезда Раевского весла не трогать.
Сладко хотелось курить.
Отраженные ленивой водой, по подволоку каюты струились солнечные блики. Уже зарождалась в безветренном воздухе истома июльского полдня. Открытые портики расточали солнечный блеск и свежую синеву, и совсем незнакомой, свежей виделась в этом золотистом блеске тщательно вымытая поутру радистом Зеленовым каюта, ее опрятные, чистые полотняные чехлы, синие портьеры, огромное зеркало и старый, орехового дерева письменный стол с зеленым сукном, накрытым листом зеркального стекла; и сидевший за этим столом красивый капитан третьего ранга — с волнистой укладкой темных волос, с легким загаром на щеках, в кремовой тонкой рубашке с распахнутым воротом и в кремовых шелковых погонах с черными продольными полосами и потускневшими звездами, с зажженной длинной сигаретой в небрежно положенной на стол руке — как бы являл собой убедительное подтверждение всей прелести и покоя налаженной флотской службы.
— …Весла! Шлюпка! Ты, Дунай, взрослый парень, а ведешь себя… Хоть делается-то как, знаешь?
— Знаю.
— Добро…
— Разрешите идти? — поднялся и вытянулся Шурка, и малознакомый ему старшина в голубой от частых стирок и хорошо выглаженной робе с темными галунами на плечах вытянулся напряженно в клубящемся блеске зеркала.
— Стой. — Назаров откинулся в кресле и, необыкновенно внимательно глядя на Шурку, медленно сказал: —
Пообедав и поспав положенные два часа, собрались в торпедной мастерской. На рабочем столе вдоль борта лежали длинные белые весла. Расставили банки, поднятые через люк из кормового кубрика. Попробовали отточенные лезвия рубанков. Счастливый со сна Ванюша почесал молодецкую грудь.
— Все понимаю. Не понимаю, как ты кэпа уговорил.
— Да я не уговаривал, — неохотно сказал Шурка. — Он сам согласился.
— Согласился… — забурчал Кроха. Он был дежурным и, единственный на борту, не спал за последние сутки и минуты.
Иван засмеялся: уж больно потешен был Кроха в этом славно устроенном мире, где кормят до изнеможения (после обеда Иван еще наведался на камбуз), дают поспать и крутят пушистые сны.