Империей Россия стала двумя веками ранее, в результате грандиозных преобразований Петра Великого. Обрела статус великой державы, разрослась в западном, восточном и южном направлениях. На пике своего военного могущества почти в одиночку выдержала французское (на самом деле всеевропейское) нашествие и после взятия Парижа на сорок лет даже превратилась, как выразились бы теперь, в сверхдержаву, диктовавшую свою волю половине континента.
Однако имперский формат имеет не только преимущества, но и серьезные дефекты. В сущности, он сам по себе – болезнь, только уже не специфически российская. Главное отличие империи заключается в том, что она, подобно газу, стремится занять всё доступное пространство. Империя должна все время расти и расширяться, а затем защищать добытое пространство и завоеванное влияние.
К началу XX века в мире сложилось несколько таких образований. Британская, французская, австро-венгерская и российская империи считались ветеранами, самая старая, турецкая, уже совсем одряхлела. Кроме этих уже традиционных конкурентов появился молодой хищник – германская империя, а далеко на востоке набирала силу Япония, к которой, впрочем, европейцы пока всерьез не относились. Соединенные Штаты тоже вели себя по-имперски, занимая новые территории военной силой.
В двадцатом столетии империи распадутся – одни раньше, другие позже. Наступит эпоха нового глобального экспансионизма, культурно-экономического, и сохранит свои позиции только Америка, которая раньше всех переориентируется с «жесткой» силы на «мягкую».
Самым слабым членом «имперского клуба» окажется Россия, которая развалится первой – и единственной из лагеря стран-победительниц в Первой мировой войне. Не понадобится даже военного поражения, как в случае Германии, Австро-Венгрии и Турции. Окажется достаточно внутренних болезней.
В какой же момент и в связи с чем имперский статус для России перестал быть преимуществом и превратился в обузу?
Главная причина заключалась в том, что на протяжении восемнадцатого и девятнадцатого веков страна делала ставку почти исключительно на военную мощь. У России почти всегда был самый большой в мире военный бюджет и самая большая армия. Другие империи увеличивали свое влияние и за счет торгово-промышленного развития, захватывали колонии для выколачивания прибыли, богатели. Российский же способ приращивания земель был скорее затратным: новые территории часто не пополняли бюджет, а, наоборот, требовали дополнительных расходов (пример тому – дорогостоящее во всех смыслах завоевание Кавказа). Можно сказать, что имперскость обходилась стране слишком дорого – просто в финансовом смысле. Экономический рост начался только после реформ 1860-х годов, то есть с большим опозданием, и частная инициатива постоянно сталкивалась с обычными для несвободного государства трудностями: коррупцией, всесилием бюрократии, гражданским бесправием.
Положение «сверхдержавы» было утрачено еще в середине XIX столетия, после неудачной Крымской войны. Но империей из-за этого Россия быть не перестала, а лишь перенаправила вектор экспансии туда, где встречала меньше сопротивления: на восток. На западе она и так проглотила больше, чем могла переварить, – Польша никак не желала интегрироваться и представляла собой вечную проблему.
В шестидесятые – восьмидесятые годы русские войска активно колонизировали среднеазиатские просторы, но затем столкнулись со встречным движением британцев, подбиравшихся к Персии, Ирану и Афганистану с юга. Некоторое время две державы были на грани войны, но в конце концов договорись о разделе сфер влияния.
После этого «свободным» вектором экспансии остался только Дальний Восток, где находились соблазнительно слабые Китай с Кореей. Империя просто не могла не попытаться освоить этот огромный, богатый регион, иначе она не осталась бы империей.
Другой функцией всякой империи является защита уже имеющихся зон влияния (на языке той эпохи это называлось «зонами интереса»). Такой зоной, в частности, были Балканы, где России приходилось соперничать с Австро-Венгрией, тоже претендовавшей на первенство.
Обе имперские проблемы, дальневосточная и балканская, внесли свой вклад в крах самодержавной монархии.
Дальневосточная проблема
Россия всегда стремилась к расширению в восточном направлении. Это движение, начавшееся еще во времена Московского царства и поначалу имевшее форму «первопроходчества», то есть освоения ненаселенных или малонаселенных земель Сибири, к концу XVII века привело русских к столкновению с китайцами и установлению границы, за которой находились владения империи Цин. Затем в течение еще полутора веков государственные и частные экспедиции исследовали северотихоокеанское побережье, основывая там далеко разбросанные опорные пункты. Интерес к огромному региону в то время был сугубо коммерческий – там добывали пушнину и «рыбий зуб», сама территория особенной ценности не представляла. В середине XIX века российские владения «на том берегу» – Калифорнию, а потом и Аляску – вообще уступили американцам за весьма скромную плату.
Но в тот же период Петербург изменил отношение к подконтрольным землям, расположенным поблизости от Китая. Это произошло после опиумных войн, обозначивших колониальный интерес европейских держав, прежде всего главной геополитической соперницы – Британии, к ветхой Срединной империи. С точки зрения России, как непосредственная соседка Китая она тоже могла претендовать на эту добычу.
Соседство, однако, было номинальное. Восточная окраина выглядела российской только на карте. На самом деле это был совершенно пустынный край, куда из обжитых областей страны приходилось добираться минимум полгода, с огромными трудностями и затратами. Из Англии по морю попасть в Гонконг выходило и быстрее, и проще, и дешевле. Вплоть до самого конца девятнадцатого века из метрополии на Дальний Восток грузы следовали не коротким сухопутным путем через Сибирь, а кружным, через Индийский океан.
После основания морского порта с говорящим названием Владивосток в 1859 году усилия правительства по освоению и заселению этих дальних краев активизировались. При Александре III был разработан колоссальный проект строительства Транссибирской железнодорожной магистрали, которая должна была многократно облегчить этот процесс. Трассу строили с невероятной скоростью, не жалея средств.
В девяностые годы Китай становится главным объектом вожделений для всех империй. К нему тянут руки и новые, очень энергичные игроки: Япония, Германия, Америка. Первая в 1895 году отобрала у Пекина остров Тайвань и стала претендовать на первенство в Корее. Вторая заняла в 1897 году стратегический порт Циндао. Третья готовилась к аннексии Филиппин, откуда было рукой подать и до материка.
С империалистической точки зрения, медлить было нельзя. Главенствующее значение для господства в Тихом океане имел флот, а России негде было его разместить – акватория Владивостока зимой замерзала. Нужна была новая база, южнее, а стало быть, на чужой территории.
К вышеперечисленным «объективным» причинам экспансии прибавлялась субъективная, не менее существенная: личная заинтересованность государя императора. Она возникла с тех времен, когда он, еще наследником престола, сначала совершил путешествие морем до Владивостока, а затем председательствовал (пусть номинально) в комитете по строительству Транссиба.