Серебряные змеи

Разрушение…

Энрике еще раз взглянул на статуи муз и сломанные предметы в их руках. Он вспомнил картины, нарисованные на стенах в Стамбуле. На каждой картине был изображен Сотворенный предмет, рассыпающийся в руках богинь божественного вдохновения. Все это время они искали секреты мастерства Творения, но что, если секрет состоял не в созидании, а в разрушении. Это значило, что в своих поисках долгой жизни Лайла бежала прямо навстречу смерти.

– О нет, – сказал Энрике, отдергивая руки, как будто простое прикосновение к предмету могло вызвать разрушение.

Ему нужно было найти остальных. Он посмотрел на дверь. Где же Зофья? Она уже должна была вернуться. В этот момент он почувствовал, как на него упала чья-то тень. Прежде чем он успел повернуться, прежде чем он успел что-то сказать… мир накрыла тьма.

30

Лайла

Один час до Полночного Аукциона…

Через одиннадцать дней Лайла умрет.

Может быть, завтра она почувствует страх, но сейчас он казался далеким, как мимолетный блеск где-то под толстым слоем льда. Может быть, в глубине души она всегда знала, что все закончится именно так. Или, может, она потеряла способность чувствовать что-либо, кроме сожаления. Не потому, что она не будет жить дольше, а потому, что она прожила недостаточно. Она должна была остаться в Эдеме, даже если бы это принесло ей боль. Так она могла бы провести больше времени с людьми, которых она любила. Она должна была готовить пироги и делиться ими с друзьями. Она должна была остаться, даже если бы ей пришлось каждый день видеть Северина… возможно, именно поэтому.

Она должна была, она должна была, она должна была.

Эта мантра пронеслась по ее венам, расцвела в ее пульсе, пока ее сердце не запело в такт. Лайла сжала кулаки. Одиннадцать дней жизни. Это все, что у нее было. Она могла потратить эти драгоценные монеты как пожелает, и ей не хотелось делать это в одиночку. Она хотела быть с людьми, которых любила. Она хотела слышать музыку, чувствовать свет на своей коже. Выйти на лед и посмотреть, как из ее рта вырывается белый пар.

Лайла собиралась встретить смерть, крепко стоя на ногах.

Еще раньше она приготовила себе вечернее платье, но пропустила ужин. Только теперь она поняла, что еще ни разу за весь день ее колье не стягивалось у нее на шее. Северин не звал ее. Он был потерян для самого себя. Возможно, он думал, что нахождение Божественной Лирики — единственная достойная месть за Тристана, и теперь чувство вины только сгустилось в его крови, заставив его закрыться от остального мира. Возможно, он даже не заметил ее отсутствия. Он никогда не узнает, почему она умерла.

Каждый раз, когда она хотела рассказать ему правду, ярость заставляла ее замолчать. Она не захочет жить, увидев на его лице жалость, и умрет от его апатии. Оставалось только молчать. Может, это и есть истинная смерть: постепенно становиться невидимой, пока единственным чувством, которое она будет вызывать у других, не станет безразличие.

Лайла взглянула на приглашение, лежащее на ее туалетном столике. Темой Зимнего Конклава были закат и рассвет… как символ наступления Нового года.

Для сегодняшнего вечера она выбрала платье, сшитое из полуночного неба. Сотворенный шелк плотно облегал ее фигуру. Единственным намеком на излишество был подол платья, напоминавший чернильные завитки, растворяющиеся в воде. Если она наклонялась вперед, то из-под ткани выглядывал верхний край длинного шрама, который тянулся вдоль ее позвоночника. Раньше он заставлял ее чувствовать себя куклой, сшитой наспех, но теперь она не видела смысла скрывать правду. С этой мыслью она застегнула на своей шее холодное бриллиантовое колье.

И что теперь?

– Теперь, – сказала Лайла самой себе. – Теперь я буду танцевать.

На верхних ступенях лестницы до нее донеслись громкие звуки веселья, отдававшие решимостью и отчаянием. Вдоль перил сияли свечи, Сотворенные таким образом, чтобы напоминать маленькие сверкающие солнца. Под потолком теснились глянцевые луны, и серебряные конфетти медленно кружились в воздухе, так что казалось, будто созвездие взрывается в замедленном времени. Члены Вавилонского Ордена, одетые, как боги и богини, демоны и серафимы… все они олицетворяли собой сумерки или рассвет.

Лейла оглядела толпу в поисках остальных. С подиума Полночного Аукциона Гипнос заводил толпу, скандируя слова похабной песни, в то время как ведущий аукциона становился все печальнее с каждой минутой, не переставая указывать всем на время. Увидев ее, Гипнос подмигнул. Не такой уж странный жест с его стороны, но он заставил Лайлу остановиться. Создавалось ощущение, что он намеренно отвлекает гостей. Но с какой целью?