Серебряные змеи

Энрике вздохнул.

– Я не могу понять эти символы. Мне кажется, это какой-то закодированный алфавит, и я подумал, что смена обстановки даст мне прилив божественного вдохновения.

Зофья подняла мнеможучок.

– Я нашла еще несколько таких символов во рту левиафана.

– Серьезно? – Энрике посмотрел на левиафана, а затем снова перевел взгляд на нее. Он выпрямил спину, нахмурил брови и поджал губы. Зофья узнала эту последовательность движений: Энрике собирался сделать то, чего совершенно не хотел. – А можно мне посмотреть?

В этот момент из жабр левиафана вырвался пар, и Энрике с криком отскочил назад.

– Кажется, ко мне снова вернулось чувство самосохранения, – сказал он, перекрестившись. – Пожалуйста, скажи, что ты записала эти символы. И еще… подожди секунду, – Энрике сделал паузу, глядя на что-то прямо через ее плечо. – А это еще что такое?

Зофья проследила за его взглядом. На льду лежала ее подвеска. Только теперь ее тусклое сияние сменилось на яркий свет. Значит, Тескат-дверь была совсем рядом. Девушка отвернулась от Энрике и направилась к трем щитам, все еще покрытым слоем льда.

– Зофья, – прошипел Энрике. – Ты слишком близко к левиафану! Отойди от него!

Проигнорировав его слова, она прошла мимо левиафана, не забыв похлопать его по металлической челюсти, на что Энрике отреагировал тихим всхлипом. Каждый из трех щитов имел радиус не менее десяти футов. Сквозь толстый лед можно было разглядеть какие-то узоры: металл не был гладким. У первого щита Зофья наклонилась, чтобы поднять свою ярко сияющую подвеску. Энрике подошел к ней, и подошвы его сапог заскрипели на льду.

– Теперь мы можем уйти? Скажем остальным, чтобы они присоединились к нам после того, как это существо исчезнет в воде, – сказал он, чуть сгорбившись и подняв плечи к ушам. Признак страха. Посмотрев на металлические щиты, он выпрямил спину и нахмурился. – Там что-то написано. Или нарисовано? Я… не могу сказать точно.

– Если тебе страшно – можешь уйти, – сказала Зофья. – Я остаюсь.

Застонав, Энрике бросил быстрый взгляд на щит и на левиафана, а затем тяжело вздохнул.

– Мне страшно, – тихо признал он. – Это мое постоянное состояние, с которым я так и не смирился, – на его губах появилась еле заметная улыбка. – Но, как говорится, клин клином вышибают.

– Так ты остаешься или нет? – спросила Зофья.

Энрике расправил плечи.

– Остаюсь.

Энрике мог признать, что ему страшно, но при этом оставаться храбрым, и Зофье это нравилось. Благодаря ему она тоже хотела быть храброй. Когда она подумала об этом, у нее в животе вспыхнуло незнакомое тепло.

Энрике склонил голову набок.

– Эй? Феникс?