Москва. Квартирная симфония

22
18
20
22
24
26
28
30

– Безусловно, – как всегда с полуслова понимает меня Елена Викторовна.

Секретарша кладет перед Юрой три экземпляра договора и только что распечатанную регистрационную доверенность на имя Севы. С силой надавливая ручкой на бумагу, усмиряя тремор, Юрий трижды (!) пишет в графе «Продавец» полные Ф. И. О. и ставит подпись. Ту же манипуляцию проводит с доверенностью. Лоб его покрыт испариной. Но он не ошибается ни разу. В звенящей тишине слышно, как облегченно выдыхает отец. Бумаги передаются на подпись сыну. Доверенность идет в ход первой. Елена Викторовна ставит в ней свой роскошный росчерк, от души шлепает круглую именную печать и вручает Севе.

На пороге кабинета душа и сердце Юры не выдерживают. Он отстраняется от вцепившегося в его локоть Севы, разворачивается к нашей четверке, оставшейся завершать процедуру, и низко, по-шутовски раскланивается, вложив в поклон всю горечь предстоящей жизни.

* * *

На прощание в метро отец новоиспеченного москвича-студента рвется меня целовать. «Рано, пока рано, – говорю я, – получим зарегистрированный договор, вот тогда…» Расстаемся почти родственниками. Мне нужно сделать еще рывок – отвезти нотариально заверенные договоры в офис и отдать Севе. Завтра, с самого утра, пусть едет сдавать их на регистрацию. А у меня, возможно, получится выспаться.

Первой в офисе на меня налетает Кира:

– Ой, как вы долго! Как дела? Где Сева?

– Все нормально, Кира, жив-здоров твой Сева, проводит Юру на «Павелецкую» и приедет.

– Значит, подписали?! – счастливо улыбается она. – А то он до обеда звонил, говорил, все рушится, я испереживалась.

В офисе царит атмосфера веселья. Идет подготовка к празднеству. Я напрочь забыла, что два дня назад мы скидывались на подарок нашему юристу Татьяне Витальевне. У нее сегодня день рождения. Уже накрыты сдвинутые столы, секретарь Галочка расставляет стулья. На столах, кроме закусок, шампанское двух видов и водка «Абсолют». Шампанское никогда не пользовалось моим расположением: бьющие в нос пузырьки – для кисейных барышень. «Сейчас бы выдержанного рома или португальского портвейна, согреть тело и душу», – мечтаю я. Но кто меня спрашивал? Не успеваю я снять пальто и переобуться, как в общую какофонию врывается голос Севы:

– Не ждали?! А я успе-е-ел!

Сева явно успел приложиться к пиву. Я вопросительно смотрю на него, имея в виду проводы Юры.

– А что? Вышли с «Павелецкой», я отвернулся на секунду, а он сбежал. Всю дорогу в метро гундел: «Трубы горят». Намекал, чтобы я ему шкалик купил. Я не Рокфеллер, естественно, отказал. Он надулся – ну и слинял. Я за ним по подворотням гоняться не намерен. Никуда не денется, на автопилоте доберется.

«Понятно, – думаю я, – ну и хрен со всеми вами, в конце-то концов».

Коллектив в сборе. Возбужденно рассаживаемся за столы, звеним приборами по тарелкам – набираем закуски. Разрумянившаяся Татьяна Витальевна в окружении генерального директора и двух его заместителей утопает в букете роз и комплиментах. Мы с Кирой, Севой и принятыми мной на работу еще четырьмя риелторами занимаем другой конец стола. Сева, пребывая в эйфории от неожиданно свалившейся, заполированной пивом удачи, берет инициативу в свои руки: «Что будем пить, дамы-господа?» Таким прекраснодушным я его еще не видела. Наш спонтанно образовавшийся тесный круг без исключения выбирает водку. Сева наполняет наши рюмки. В этот момент один из замов генерального поднимает бокал с шампанским и произносит тост за юриспруденцию в лице умнейшей и красивейшей Татьяны Витальевны. Синхронно с ним на нашем конце стола поднимает рюмку водки Сева и полушепотом предлагает выпить за Юриса и его пруденцию. Что мы и делаем. (Для непосвященных: Пруденция – аллегорическое божество благоразумия и предусмотрительности у древних, а еще – справедливости, умеренности и мужества.)

* * *

Полковник КГБ Аникеев уважал не только столичные квартирные метры. Когда-то он за копейки приобрел участок земли в деревне Большая Коша Тверской области и выстроил там крепкий одноэтажный дом из лиственничного бруса. Перед этим долго искал экологически чистое место. И нашел Большую Кошу. А еще раздобыл в соседней Тмутаракани раритетного печника, сложившего в доме печь по лучшим канонам жанра. Правда, никто из семьи после смерти полковника в Большую Кошу не ездил. Да и при его жизни ни Майя Георгиевна, ни старшие сыновья не баловали дом частыми визитами. Пару-тройку раз за лето, по нескольку дней. Очень далеко, триста с гаком километров. «Не ценишь ты бесплатные профсоюзные путевки, мать», – иронично шутил полковник, обнимая жену за плечи; и в его голосе сквозила обида.

Один только Алексей хранил в душе теплые воспоминания, как подростком рыбачил с отцом на второй зорьке. К первой отец его не поднимал, щадил. Помнил Алексей, как возвращались по Осташковскому тракту под пенье соловьев, как поскрипывала тонкая ручка жестяного ведра, наполненного сазанами и окунями; иногда везло и со щукой. Рыбешку помельче отец раздавал местным соседям-лентяям. Рыбу покрупнее чистил и запекал в печи сам. А старшие братья, когда бывали, дрыхли до второго пришествия. От работы на участке отлынивали, зато рыбу с печеной картошкой уплетали за обе щеки. У отца была присказка: «Гром греми, ветер дуй, все проспите, олухи царя небесного. Ты, Алексей, не спи, стой на страже Родины». Перед смертью отец отписал дом Алексею. Больше никто из членов семьи на дом не претендовал. Дом еще сыграет в этой истории сначала счастливую, потом роковую роль.

* * *

А квартирная сделка, конечно, состоялась в полном объеме. В канун Нового, 2003 года фамильное гнездо Аникеевых на Ленинском проспекте отошло новому владельцу. Майя Георгиевна воссоединилась с Юрой в двухкомнатной квартире на улице Марии Ульяновой. Алексей с Люсей перебрались в двухкомнатную квартиру на улицу Панферова, практически по соседству с Володей. Володя дождался вожделенного денежного куша.

Еще несколько раз, во время поспешных сборов и по горячим следам переселения, Майя Георгиевна имела со мной откровенные телефонные беседы, касающиеся в основном уже не квартирных вопросов, а семейных ценностей. «Строгость и только строгость, деточка, может удержать троих взрослых сыновей в узде! Никаких поблажек! Никакого подтирания соплей и задниц с самого детства! Неусыпный жесточайший контроль. Особенно в подростковом возрасте!» От нее узнала я, как тяжело Юра и Володя переболели в детстве свинкой, поэтому не имеют детей. А вот Алеше в этом смысле повезло. Не с женой-прошмандовкой, о нет! С дочкой. Единственная внучка, к счастью, как две капли воды – он, Алеша. И характером, и походкой, и лицом. Завершающим аккордом, самым горьким, прозвучало: «Так и не смогла отговорить Алешу от глупого опрометчивого шага, все равно расписался с этой простолюдинкой Люсей. Естественно, я сопровождала его в паспортный стол, контролировала, чтобы прописался один, без нее. Документы на его квартиру храню у себя, ради его же блага и безопасности, в стратегических целях».

Они расписались сразу после переезда и не могли дождаться отпуска, чтобы поехать в Большую Кошу. В этой своей любви к деревенской жизни они совпали – не разлей вода. «Что вы, Оксана Евгеньевна, тут красотища какая! А уловы какие богатые в затонах Волги! У нас же тут поблизости две реки – Большая Коша и Малая Коша! На участке и в доме все наладили, порядок навели! Хотите, мы и вам здесь дом подберем? А цветы какие Люся высадила перед домом!» «Ирисы, ирисы черные махровые!» – присоединялась к Алексею и радостно кричала в трубку Люся.

Они звонили мне не только на майские и не только похвастать летними прелестями Большой Коши. Звонили по нескольку раз в год, поздравляли с основными праздниками. С Новым годом обязательно.