Потом на несколько лет пропали…
В ту октябрьскую ночь 2009-го Майе Георгиевне не спалось. В последнее время приходилось пить таблетки от давления. Всегда она презирала эту ядовитую химию. Но врачи прижали к стенке, пригрозив возможным инсультом; как-никак восемьдесят три года. Таблетки немного способствовали сну. Накануне этой ночи случилась очередная ссора с Юрой. Держать его в узде становилось все труднее. Она крепилась из последних сил без малого семь лет. В который раз спрятала от него ополовиненную бутылку водки (где он их только брал, не выпускаемый из квартиры?) и полночи прислушивалась, не ищет ли он ее, не шарит ли за полным собранием сочинений глубоко уважаемого ею Герцена. Все тома Герцена были в свое время прочитаны с карандашом в руках и оценены по достоинству. Всем хорош, дальновиден и умен был Герцен, понимал глубинный смысл революции. Только личная жизнь не задалась. Жена оказалась проституткой. Именно за книжным шкафом сразу после переезда создала Майя Георгиевна удачный тайничок в маленькой нише, по строительному плану оставленной в несущей стене. В отсутствие Юры попросила Володю принести маленькую ножовку и аккуратно выпилить в задней стенке шкафа небольшое отверстие на уровне ниши. Улучала момент, когда Юра принимал душ, извлекала из тайника ранее отнятую и спрятанную от него очередную недопитую бутылку, выливала остатки водки в раковину на кухне, заворачивала пустую бутылку в газету, чтобы не грохотала, и спускала в мусоропровод. До этой ночи Юра регулярно с ней ругался, психовал (до рукопашной, правда, не доходило), а тайника не обнаруживал. Но звуки… Что за странные звуки?
В белой ночной сорочке до пят и войлочных беззвучных тапочках она поспешила в комнату Юры, меблированную предметами бывшего кабинета полковника. Юра, тихо похрапывая, спал на спине, свесив из-под одеяла ногу. Имел такую привычку с детства. Будто хотел срочно бежать куда-то. По силуэту у окна она узнала спину Алексея. У него были ключи от квартиры. Конечно, она дала ему ключи. Мало ли что. Он торопливо рылся в ящике секретера, освещая содержимое крохотным фонариком.
– Как это понимать, Алексей?! – грозно зашептала она, подойдя к нему со спины, рассмотрев в его левой руке маленький перочинный нож, которым он, судя по всему, вскрыл запертый на замок ящик. Он, не оглядываясь, вздрогнул, ускорил поиск:
– Я должен, мама… я чувствую, скоро умру… должен… не хочу, чтоб они ютились…
– Кому ты должен?! Кто, кто не должен ютиться?! С ума ты сошел! Что ты городишь? – она попыталась задвинуть ящик. – Ты выпил? Дыхни!
– Да не пил я, мама! – отчаянно затряс головой Алексей, извлекая со дна ящика из-под груды бумаг тонкую, отливающую в свете фонарика синим перламутром папку на кнопке. – Не хочу, чтобы Люся со старой матерью и сыном ютились, не хочу.
– Твои действия безрассудны! – Майя Георгиевна попыталась отнять папку. – Только через мой труп!
– Нет, мама, не имеешь права, по закону… я чувствую, скоро умру. – Он был крайне возбужден, как в тот пятничный вечер, когда выдохнул на пороге квартиры на Ленинском в адрес Люси: «Это моя судьба!»
– Алексей, – Майя Георгиевна крепче вцепилась в папку с документом, – с чего ты вдруг умрешь?! Что за безумие? Это же ради тебя, для твоего блага, а ты… так запросто… готов расфурыкать, отдать проститу…
– Мама, ты не знаешь ее!
– Я знаю все! Все! Ты встретишь другую женщину! Интеллигентную, бескорыстную! Потерпи! – она изо всех сил тащила папку на себя.
– Охренели вы, что ли?! Гертруда с Гамлетом… Кончай базар! Спать дайте. – Юра резко перевернулся на живот, натянув одеяло на голову.
В этом ужасающем поединке взял верх Алексей. Майе Георгиевне сделалось плохо с сердцем. По-настоящему. Впервые в жизни. Разжав ладошки, обессиленно выпустив папку, она начала медленно сползать вдоль книжного шкафа к полу. Алексей и мгновенно протрезвевший, вскочивший с кровати Юра подхватили ее под руки, усадили на кровать, подложили ей под спину подушки, вызвали скорую. Скорая по ночной Москве домчалась быстро. Молоденькая фельдшер, измерив давление, вколола дозу аспирина, впихнула Майе Георгиевне под онемевший язык нитроглицерин.
Телефонный звонок от Люси раздался в начале 2010-го.
– Оксана Евгеньевна, Леши больше нет. Умер от сердечного приступа. Оставил мне завещание на квартиру. Майя Георгиевна и бывшая его на меня коршунами налетели. Помогите, посоветуйте, что делать.
– Что я могу посоветовать, Люся? Я не юрист, не адвокат.
Новость о смерти Алексея меня ошарашила. Но участвовать в чужих семейных разборках по прошествии семи лет после сделки совершенно не хотелось. Правда, Люся особо и не настаивала, глубоко вздохнув, попрощалась.
Причинно-следственные связи в моей голове не сходились. Неужели я настолько ошибалась в Люсе? Ведь совсем не была похожа она на душегубку. Других информационных источников, кроме Люсиных слов, не было.
В 2015-м Люся неожиданно позвонила снова, попросила помочь с продажей двухкомнатной квартиры на «Пражской». Ее старенькая мама скончалась.
ebooksa