– Подоконник, – прошептала я. Мне не терпелось взглянуть на него поближе.
Престон, очевидно, думал точно так же.
– Мы никогда туда не заглядывали. И должны исправить это как можно скорее.
Когда мы с Престоном подняли подоконник, мне чуть не стало плохо от волнения. Мы обнаружили множество фотографий и книг, которые казались такими древними, как будто они уже пережили века, и я почувствовала, как мое сердце чуть не выпрыгнуло из грудной клетки от предвкушения.
– Джун, – прошептал Престон, стоявший рядом со мной. – Это выглядит хорошо.
Я кивнула, но мой разум предостерег меня. Я не могла радоваться слишком рано. Престон взял стопку старых фотографий и опустился на светлый ковер. Я села рядом с ним. Первые снимки были в черно-белом цвете, портреты разных женщин, на которых мне сразу бросилось в глаза некоторое сходство.
– Видимо, это Уинтерли, – сказала я, глядя на красивую женщину с тонкими чертами лица, которая с прямой спиной сидела на антикварном кресле. Темные волосы у нее были элегантно уложены, и, хотя нельзя было разглядеть цвет ее глаз, во взгляде было нечто привлекательное. Изображение напомнило мне портрет Деборы Уинтерли из гостевого туалета, упавший со стены в вечер, когда отключили электричество.
– Это не Уинтерли, а Мэнсфилды, – заметил Престон, взглянув на обратную сторону фотографии. – Гвиневра Мэнсфилд, тысяча девятьсот двадцать первый. Видимо, наши прабабушки. Или, скорее, твоя. – Он продолжал листать и изучать старые записи, на которых, между тем, был изображен и мой дед, гордо стоявший перед Грин-Манор. Когда Престон взял в руки следующую фотографию, он замер.
Фото, по-видимому, было сделано на балу, потому что на нем были изображены пары, танцующие под сверкающей хрустальной люстрой. В центре снимка женщина и мужчина улыбались в камеру. На ней было красивое ожерелье и элегантное сапфирово-синее платье, которое подчеркивало ее пронзительные голубые глаза. Высокий мужчина в смокинге рядом с ней обладал представительной харизмой. Мне не пришлось долго думать о том, кем они были.
– Должно быть, это твоя биологическая мать, – сказала я.
Престон кивнул. Он перевернул фотографию, на которой было написано: «Джорджина и Кеннет, 1991 год».
– Я уже видел ее фотографии. Она всегда выглядела очень веселой.
– Кеннет, кажется, тоже был хорошим парнем, – сказала я, думая о тете Катарине, которая чувствовала к нему гораздо больше. Задумавшись, Престон отложил записи в сторону и начал осматривать остальную часть сундука. Между старыми книгами был исписанный лист бумаги, и я заметила, как напрягся Престон.
– Это мамин почерк. – Его взгляд скользил по бумаге, когда он начал читать заметки на ней вслух. – Молитва освобождения, медальон, освященное благовоние, очищение духа, исполнение непостижимых желаний, сжигание костей… список почти бесконечен.
Медальон. Сжигание костей. Это показалось мне знакомым.
– Тетя Катарина, видимо, тоже искала возможность снять проклятие.
– По-видимому, – согласился Престон. – Тебе говорят о чем-то эти термины?
Я покосилась на него через плечо.
– Не особенно, но бабушка Лили точно должна что-то знать.
– Ведьма?