– Нет. Сделаешь. – Я тоже встаю с дивана. – Я тебя здесь не оставлю! Я тебя здесь одну не оставлю! Ты только взгляни на себя! Носишь толстовки с длинными рукавами летом и врешь мне на ровном месте. Где еще ты в синяках, Пип? Или там ссадины? Рваные раны?
– Просто вали обратно, Сиенна! – визжит вдруг Пиппа. – Во всем этом дерьме и так достаточно тяжело жить, так еще ты строишь из себя великую спасительницу! Просто езжай обратно на свой остров!
– Мне жаль, Пип, – произношу я, нет, почти хриплю. А потом прохожу мимо, обойдя ее по широкой дуге, чтобы случайно не задеть. Тяжелым шагом иду назад через прихожую к лестнице. Там наверху моя бывшая комната, а ныне отцовский Святой Грааль. Его хренова коллекция музыкальных пластинок. Я уже иду!
Позади слышатся торопливые шаги Пиппы, и я перешагиваю через две ступеньки не потому, что боюсь, что она меня остановит, а потому, что боюсь, что у меня не хватит смелости.
– Бунтарка! Ты что хочешь?..
Рывком распахиваю дверь в свою старую комнату. Кровать, на которой я спала, пропала, как и шкаф. Мой письменный стол справа от двери все еще здесь, но на нем больше нет тетрадей, книг и других бумажек, а вместо красной лампы в углу стоит металлический светильник.
А вдоль стен глубокие стеллажи. Множество стеллажей, и каждый заполнен пластинками, на которых, гарантирую, нет ни единой пылинки, и все они тщательно рассортированы по исполнителям. Наугад вынимаю одну из обложек.
– Сиенна, ты чего? Поставь на место!
Пиппа бросается ко мне, и именно так я преодолеваю последнее сомнение, последний психологический барьер.
Сестра вскрикивает, когда я вытаскиваю из чехла черную пластинку и швыряю через всю комнату.
– Сиенна!
Пиппа падает следом за ней, пока я выхватываю с полок новые обложки, бросаю за спину, раскидываю по полу. Первый порвавшийся картонный чехол вдохновляет меня на то, чтобы сознательно вытряхивать из них блестящие диски и варварски рвать на мелкие кусочки защитные конверты.
– О боже… о, пожалуйста… черт, Сиенна, перестань!
Пиппа оставляет бесполезные попытки все собрать и несется ко мне. А я бью пластинку, которую как раз держу в руках, о край стола. С громким треском она ломается. А я поднимаю руки вверх.
Этого должно хватить.
– Прекрати! – пронзительно визжит Пиппа и нагибается над осколками. – Черт побери, прекра… – Она осекается, когда понимает, что я больше не швыряюсь пластинками. – И что это было?
– Я буду ждать здесь, – отвечаю я, задыхаясь от напряжения и адреналина, разгоняющегося по моим венам. – Просто подожду, пока он вернется. Или мы бросаем тебе в сумку пару вещей и уходим. Немедленно.
– Да ты реально чокнулась! – плачет сестра. – Боже, ты совсем рехнулась! Что ты вообще наделала?
– Уезжай со мной отсюда в конце-то концов!
– И бросить маму одну с твоей… твоей… – Она обводит руками хаос, не найдя подходящих слов. – С этим? Ты в своем уме?