– Просто Кин.
– А где твоя дама, брат? – Синдзи указал на толпу, бурлящую вокруг сцены. – Вся страна ждет ее появления.
– Ты же ее знаешь. Драматические выходы – любимое занятие. Чем позже, тем лучше.
– Точно, – засмеялся Синдзи.
Сумико понаблюдала за беспокойной толпой, по которой пробежал ропот. Женщина почувствовала разряд электричества в воздухе, и в животе запорхали бабочки. Нежный весенний ветерок поцеловал кожу, пробежав пальцами по волосам, принес мягкий аромат молодых цветов и новой жизни.
А затем Сумико услышала одинокий голос, громко кричащий единственное слово, которое перенесло ее на десять лет назад, на Рыночную площадь Кигена, в тот день, когда она сжала пальцы и, подняв в воздух кулак, стала свидетельницей рождения легенды.
– Арашитора!
Возглас распространялся по толпе, как огонь по сухому, как кость, труту.
Крик расцветал, будто глициния, и был исполнен обещаний. Все взоры обратились на восток, каждый указывал пальцем в небо, открыв от изумления рот, и сердца всех рвались из оков бренной оболочки и пели.
– Арашитора! – не умолкали люди.
С востока, где всходило солнце, к ним, кружа над головами, летел величественный зверь, и его крылья издавали звук, похожий на раскаты грома. Сами же крылья оказались гладкими, как клинки, и рассекали воздух, как сталь, а тигр нырял и пикировал, к восторгу толпы, вызывая трепет и радость на лицах.
И когда зверь приземлился, вспоров когтями землю возле развалин бывшей фермы, Сумико, наконец-то, заметила всадницу.
Красивая и грациозная женщина с озорной улыбкой, двигаясь словно танцовщица, соскользнула со спины арашиторы. Кожа ее была бледной, как на верхушках Йиши, волосы развевались на ветру и блестели расплавленным золотом, их обрамляла лента солнечного цвета.
Женщина была закована в железо: рельефный нагрудник с изображением оленя с тремя рогами в виде полумесяца, на шее висел золотой амулет с таким же изображением. Повязка из черной кожи закрывала один глаз, а другой остановился на Рупоре клана Змея, когда тот спрыгнул со сцены и заключил Танцующую с бурей в крепкие объятия.
– Хана, – пробормотал Кин.
Женщина зажмурилась и обняла Кина в ответ.
Когда она заговорила, в ее голосе зазвучали твердые согласные, в интонациях и тоне слышался намек на морчебский акцент:
– Как я рада видеть тебя, мой друг.
– Как жизнь? Как семья? – спросил Кин, когда они закончили обниматься.
– Все нормально, – усмехнулась Хана. – Старшенькой очень хотелось присоединиться ко мне, хотя ей всего пять. Несколько часов плакала, когда я сказала, что ей пока рано. В упрямице есть огонь Богини.