Теперь-то мне стало ясно, отчего Аарон торчит здесь, хотя и утверждает, будто толку от этого никакого. Отчего он так упорно трудился, добиваясь места, которого не больно-то и желал. И еще я, наверное, даже понял – хоть и не совсем, – какое мужество требовалось ему, чтобы оставаться в стенах обители. Одному Богу известно, что сделают Халид и остальные, раскрыв истину. Обет безбрачия запрещал нам плодить больше бледнокровных отродий. Но все же в Писании о таких, как эти двое, говорилось прямо.
Аарон с Батистом могли бы бежать. Осесть где-нибудь в Ашеве или Августине, где на них не взглянули бы косо. Однако предпочли остаться у огня, рискуя обжечься, ибо, несмотря ни на что, верили в борьбу против тьмы.
Всю жизнь я рос в убеждении, что слово Божье – закон, но я ведь сам был грешником, разве нет? В эту самую ночь нарушал устои обители. Нарушала их, помогая мне, Астрид, но зато мы нащупали тропинку к истине о том, кто я такой. Нашу встречу, если верить Хлое, предопределил сам Вседержитель.
И тогда мне подумалось: может ли из греха родиться добро?
И если да, то грех ли это?
Какое мне дело до жизни, которую ведут эти двое? Вампиров не заботило, кого мы любим, в кого верим и какого мы роду-племени – вообще ничего. Если мне предстояло рискнуть всем, выступив против мертвяков, я бы хотел, чтобы рядом со мной стояли братья, готовые рискнуть не меньше. Аарон де Косте не был мне другом, и в тот момент я думал, а сумеем ли мы вообще подружиться. Но мы были братьями, а как гласит старинная мудрость: семью не выбирают.
– Я не скажу настоятелю, – пообещал я. – И мастеру-кузнецу Аргайлу тоже, как и мастеру Сероруку. Буду нем.
Аарон и Батист пораженно и неуверенно переглянулись.
– Ты клянешься? – спросил кузнец.
– Клянусь, брат, – ответил я, протягивая ему руку. – Жизнью, сука, клянусь.
Секунду Батист медлил, а потом стиснул мне руку и, притянув к себе, горячо обнял. Он улыбался, а в глазах у него стояли слезы. Блестели глаза и у Аарона. Он хлопнул меня по спине и выдохнул так, словно с плеч у него свалилось бремя всего мира.
–
Я кивнул ему и улыбнулся в ответ. Я не знал, суждено ли нам стать друзьями, но, возможно, отныне мы хотя бы перестанем вести себя как двое мальчишек, что плюют друг в друга и задираются, когда тень над миром становится все гуще.
– У тебя очень доброе сердце, Габриэль де Леон, – сказал мне Батист. – Львиное сердце.
Я лишь пожал плечами.
– Братья мои – высота, которую я не сдам. Даже ценой жизни.
С этими словами я ушел, оставив этих двоих при свете кузни, и под покровом тьмы как можно живее прокрался назад в казарму. Разум занимали мысли обо всем сделанном и увиденном за ночь, но громче остальных взывала к себе одна – совсем не о моем наследии, новых друзьях и союзах. Этот вопрос полыхал у меня в мозгу ярче звезды, что падает, вырвавшись из черных объятий неба.
Что вообще такое грех?
IX. Готовая к войне
– Никогда еще в Сан-Мишоне не царило такой суеты.