– Да я вроде не в рифму говорил.
– Ну, значит, ты дурной поэт. – Ее улыбка угасла, и она снова выпила. – Прости. Я снова стерва. Хотя мама и говорила мне: делай в жизни только то, что любишь.
– Не стерва ты, Астрид Реннье.
– А вот это уже оскорбление.
– Ты умеешь встать в позу. Но раз уж ты такая язва, то отчего торчишь тут каждую ночь в поисках спасения империи, которая тебя бросила?
– В этой дыре больше нечем заняться. Разве что изводить себя мечтами о побеге.
– Больше тебе меня не одурачить. Люди с черным сердцем не дарят подарков на именины, не ангажируют для подруг учителей фехтования и не тратят время на то, чтобы убедить настоятеля учить сестер самообороне. В груди у тебя бьется кусок чистого золота.
– Ох Дева-Матерь, да ты никак очарован!
Она посмотрела мне в глаза, но взгляда я не отвел. Я чувствовал, что мы стоим у пропасти, и пусть нам обоим эта игра доставляла удовольствие, я опасался, как бы не ухнуть вниз. Мне стоило вернуться в койку: для похода – а может быть, и битвы – мне требовались силы. Но от водки у Астрид так разрумянились щеки, и от мысли, что скоро вновь придется расстаться с ней так надолго, на душу лег камень.
Астрид протянула мне бутылку.
– Еще? Или оставшееся – твоей королеве?
Я пожал плечами.
– Одна капля меня не убьет.
– Обычно после этих слов что-то и случается, Львенок.
– Сегодня я умирать не планирую, ваше величество.
– А как насчет завтра?
Я посмотрел на нее, утопая в дымчатых озерах ее темных глаз. Астрид явно накурилась из-за Изабеллы – столкнувшись с императрицей, которая сослала ее в это узилище, и вспомнив о потерянном. Астрид Реннье была королевским бастардом, которая, если бы не прихоть судьбы, вполне могла бы стать принцессой.
Однако сейчас я видел, что она вовсе не себя жалеет. Это было не в духе Астрид. В ее налитых кровью глазах я видел страх: она боялась за меня.
– Я тут поразмыслила, – сказала она.
– А я-то думал, что это скрипит…