Я каждый вечер приходил на службу в почти пустой собор, пряча глаза от Астрид. Я не стыдился того, чем мы занимались, и каждую ночь грезил о том же. Стыдился я наказания, и мальчишка во мне опасался, как бы не упасть в ее глазах – ведь все меня оставили, а сами ушли на битву, решать судьбу империи.
В светлое время суток я пытался занять себя в библиотеке, но карта на полу постоянно напоминала о грядущей битве, к тому же архивист Адамо оказался той еще сволочью. Он был из тех, кто верили, будто лучшие библиотеки – это те, куда люди не ходят. Вид опрятных полок радовал его, а те, кто загибал уголки страниц, огорчали. Ему больше нравилось обладать книгами, а не читать их, и вскоре мне уже наскучило, что он постоянно сверлит мне спину гневным взглядом.
Так что в конце концов дни свои я стал проводить в молитве, прося у Господа и Девы-Матери смирения, терпения, невозмутимости. Но как я ни молился, ничего из этого ниспослано мне не было. Свободное же время я проводил в казарме, вглядываясь в клочок пергамента, что мы добыли в Косте. И я буквально видел, как вращаются колесики плана, придуманного вековыми умами.
Может, Лаура Восс хотела, чтобы мы нашли эту карту?
Может, не мы охотились на нее, а она на нас?
Сколько я ни молился, меня сжигала ярость. И вот наконец я швырнул пергамент на пол, проводив его потоком ругательств. Так и хотелось заколоть кого-нибудь, пустить кровь. Я через столько прошел, а меня в конце концов оставили тут, как непослушного ребенка, которым, я, наверное, все же и был. Но ведь я не из одной только гордости пошел наперекор учителю. Я спасал жизнь Веронике де Косте, да, Господи Боже, я и Сероруку, и Аарону с Талоном жизни спас.
Ну и куда меня это привело? Учил меня Серорук, учил, но я показал себя не с лучшей стороны. Я и впрямь возжелал славы для себя, но меня ее лишили только потому, что я не дал невинной девушке отправиться в могилу – и это приводило в гнев. В конце концов он завладел мною полностью, и, не найдя иного выхода, я выместил его на вещах.
Как ребенок, мать его.
Разбил койку в щепки, швырнул прочь, точно нежеланное дитя, сундук со снаряжением, а под конец накинулся на стену и врезал по ней кулаком. Потом еще. И снова. Кожа лопнула, и боль сбитых о камень костяшек пересилила боль досады и ощущения, что все это, возможно, моя вина. Ведь я и родился-то во грехе. Позволил себе желать большего – Бог свидетель. Вот Он меня, наверное, и наказывал.
Задыхаясь, опустошенный, я упал на колени. Стена покрылась вмятинами и трещинами, а костяшки превратились в месиво. Я поднес руки к глазам и посмотрел, как из ран по пальцам стекает густая красная кровь, как она падает на пол, на проклятый кусок мятого пергамента, который так дорого мне обошелся. И щурясь на него сквозь слезы стыда, я увидал…
– …кровь, – сообразил Жан-Франсуа.
–
– Она двигалась.
– Ну еще бы, – вздохнул Габриэль. – По воле некой темной алхимии моя кровь зажила собственной жизнью, она впитывалась в пергамент, открывая мне тайное послание.
– Грех гордыни, де Леон, – улыбнулся историк. – Он верно тебе служил.
– Или мне сам дьявол ворожил. – Габриэль пожал плечами.
Как бы там ни было, я дрожащими руками поднял с пола клочок пергамента, и на оборотной стороне карты кровь образовала слова, словно в книге из запретной секции библиотеки.
ebooksa