Империя вампиров

22
18
20
22
24
26
28
30

– Т-твою же Б-б-богу душу м-мать…

– Все хорошо, девочка. Можешь выдохнуть.

Она посмотрела на утесы, на сосну, через которую мы падали, и, наконец, на останки Фортуны. Закрыв глаза, надула щеки, рухнула на колени в розовый снег и согнулась пополам. Но стиснула-таки зубы и, отыскав в себе стальной стержень, сглотнула. Я же сорвал со спины Фортуны попону и, пока Диор крутило в рвотных позывах, обтер девицу, убрал с нее почти всю кровь.

– Идти сможешь?

– К-куда? – шепотом спросила она.

– Вон там река Мер. Мы недалеко от Авелин. Могу понести тебя, если надо.

– А к-кто тебя понесет?

Я неопределенно махнул рукой.

– Это уже детали, мадемуазель Лашанс.

Диор выдавила улыбку, и я с удивлением посмотрел, как она, смахнув с припухших глаз пропитанные кровью волосы, шатко встает на ноги.

– Мы так далеко з-зашли. Вперед, не отступать.

Она протерла лицо и волосы снегом, а я передал ей сапоги и одежду. Потом Диор поцеловала кончики пальцев и, опустившись на колени перед трупом Фортуны, прижала руку к ее морде, пробормотала сквозь слезы слова благодарности. Казалось бы, глупо девушке, которая и так многое потеряла, прощаться с едва знакомой лошадью. Но ведь плачем-то мы не о тех, кто ушел, а о себе, которые остались. К тому же всегда лучше найти время для последних слов, ведь судьба так часто крадет у нас этот шанс.

Хромая, мы с Диор бок о бок шли вдоль берега реки. В этой ее части некогда шумела стремнина, а теперь она замерзла и впала в спячку, точно гнавшиеся за нами твари. Я обернулся на скованный морозом утес, зная, что Дантон еще там. Я чувствовал, как он приближается, холодный и беспощадный, точно местные снега. Буря завывала, и холод пронизывал до костей. Вверху кружил, почти незаметный на фоне серого неба, снежный ястреб.

Мы шли вдоль берега четыре дня и к концу пути валились с ног, но наконец за поворотом извилистой дороги я ухватил Диор за руку и указал вперед: «Смотри!»

Над берегом Мер, подобно башне до небес, возвышалась зазубренная гора. Ее основание было обнесено доброй стеной, а вдоль дорожки, что серпантином поднималась вверх, стояли домишки: крепкие нордлундские жилища из камня, крытые черной черепицей. На вершине высился замок, вытесанный из того же базальта, на котором стоял.

– Шато-Авелин, – тихо произнес я.

Свои лучшие дни он уже знавал, это верно – и не был ни зачарованным замком из сказки, ни местом, в котором король с радостью бы повесил свой герб. Авелин выглядел мрачным, не сулящим ничего хорошего местом и стойко нес свою вахту над застывшей рекой, что, змеясь, тащила свои воды с севера.

Однако в море тьмы любой свет желанен, и даже со дна долины мы видели на стенах замка крошечные огни, говорившие о том, что здесь, несмотря ни на что, все еще живут люди.

– Кто построил это место? – спросила Диор.

– Один древний северный король, – сказал я. – Много веков назад. Лоренцо Честный его звали. Хотел подарить замок супруге на рождение первенца, но и супруга, и ребенок Лоренцо умерли при родах. Теперь они покоятся в стенах шато, который так и носит имя королевы, Авелин.