Перекрикивая кусачий ветер, он сказал:
– Даю тебе ночь, Авелин! И пусть потом не говорят, что Дантон Восс не знает жалости. Я вернусь завтра и обрушу на тебя всю ярость преисподней! Если же вновь не отдашь мне мою добычу, я вас забью, как скот! А те, кто после еще восстанет, обернутся шавками! Кормить вас станут лишь останками сгнивших трупов. Будете ниже червей, до конца вечности!
Затем он посмотрел на меня глазами, похожими на два зияющих колодца.
– А пока узрите, что бывает с теми, кто мне перечит.
Вперед вышел верзила-северянин с густыми черными волосами. На плече он кого-то нес. Тело было завернуто в домотканый саван и перетянуто цепью, все в пятнах крови и грязное. Я понял, кто это, до того, как с его головы сдернули мешок, до того, как его швырнули в снег, не освободив от цепей. Мертвяк со стоном раззявил истлевший рот, вывалив черный язык и сверкая клыками.
– Рафа… – еле слышно произнес я.
Старый священник бормотал какую-то несуразицу, елозя на сером снегу, а Дантон наступил ему на затылок.
– Завтра я вернусь, Авелин. Так что подумай основательно: доведется ли тебе еще увидеть следующие ночи.
Он отступил в тень на границе трепещущего света. Чернота будто расширилась и накрыла его, проглотив. Прочие высококровки, не сводя голодных глаз со стен, отступили следом. Слышно было, как за хозяевами уходит и орда порченых, оставив позади лишь одного: обмотанный цепью, он смотрел бездушными глазами на людей на парапете и, голодный, вопил.
– О Боже…
Обернувшись, я увидел Диор. Она в ужасе смотрела на падшего священника.
– О, Рафа…
Старик выл, мечась в цепях. Судя по всему, обратился он через день или два после гибели: рассудок, ум, воля умерли, как умирает плоть. Оставался лишь голод. Голод да ненависть горели в его взгляде, которым он водил по стенам, и вот он остановился на нас с Диор. Рафа снова взревел, но сил разорвать путы ему не хватило. Но оба мы знали: не будь этих цепей, не разделяй нас стены и сталь, он и ее, и меня осушил бы до смерти.
– Нельзя его так бросать, – прошептала Диор.
Она посмотрела на старика, который с воем извивался на снегу, потом посмотрела на меня – со слезами, с мольбой. И я, не в силах его выдержать, схватил у часового рядом лук, поджег просмоленную стрелу в жаровне и натянул тетиву. Бедняга Рафа глядел на меня полными безумия и жажды крови глазами, и в тот момент мне хотелось верить: то, что еще оставалось в нем от старого Рафы, кивнуло бы мне, умоляло бы покончить с ним, покончить скорее.
– Лучше уж быть сволочью, чем дураком, – шепнул я.
Стрела попала в цель. Пламя охватило пропитанные кровью тряпки и неживую плоть под ними. Вернув лук владельцу, я взял Диор за руку и увел ее со стены, чтобы не смотрела. Но она пересилила себя и осталась: следила, вдыхая дым, как окончил свой путь Рафа. А потом, когда все завершилось, когда остался лишь пепел, она оглядела людей: мужчины и женщины смотрели теперь на нее с сомнением. Они ничего не знали и о том, кто она, кем может быть. Знали только, что это мы привели к их порогу беду.
Аарон поймал мой взгляд и обернулся на холм.
– Возможно, брат, вам двоим лучше дождаться нас в замке.
Я кивнул.
ebooksa