– Открываю, отпираю, словом крепким выбиваю! – крикнула василиса, а сила огромная на дверь налегла. Василиса сама аж опешила, силу такую увидев.
Крепко была заперта дверь. Внезапно дверь, за которой крики были слышны, распахнулась да так легко, словно и не заперта вовсе была. В бане было темно и тихо. Эта тишина пугала куда больше истошных девичьих криков.
– Пошли, – усмехнулся филин, а его глаза засветились так же, как и глаза василисы.
Навий взгляд внимательно всматривался в черноту бани. Среди черных полок и досок пола, каменки, которую сегодня вряд ли топили, на полу лежало что-то белое.
Одного взгляда было достаточно, чтобы понять. Молодая женщина мертва. На шее у нее была намотана коса, словно удавка. Остекленевшие глаза смотрели куда-то в пустоту. А на белых ногах сохранились следы когтей. Бледная рука покойницы что-то сжимала.
– Ой, беда!!! – послышалось позади бабье, заунывное. Этот крик нарушил испуганную тишину.
Все смотрели на бедную девку, которую еще мгновенье назад видели живой в оконце.
– Как полночь минула, так мы с Дариной закрыли ставни, двери… И тут стук… Я ей говорю, чтобы не открывала. Мало ли кто по ночам хоодит. А она открыла… А там мой муженек стоит и ее муж. Вдвоем стоят. Дарина на шею мужу своему. И я смотрю, налюбоваться не могу… Он, родненький… Чудом уцелел. Сберегли его обереги, опояска да шепотки мои… Какими судьбами? А он говорит, что отпустил князь со службы… Неподалеку были, решили в деревню заглянуть…
– Ой, бедная, – послышался всхлипывающий старческий голос за спиной василисы. Та обернулась на него, видя дряхлую бабку. – Никак змий!
– Ну мы давай стол накрывать… А они все сидят да про службу рассказывают у князя. Про дороги опасные, про калик перехожих, что по деревням ходят да страсти рассказывают, про нечисть, что по ночам лезет… Я возле печки копошусь, а Семен Даринку за руку и повел в баньку. Ой, подумала я тогда, по весне, значит, лялька буде у них… А потом я ложку уронила, как вдруг увидала лапы куриные заместо ног у моего муженька. Сидит он значит, стружку когтями на лапах с пола наворачивает. А там когти жуткие. Пригляделась я, а слов в горле нет… И глаза у него горят по нечистому. Жутко так, прямо слов нет…. «Че смотришь, говорит?». А у самого глаза, как птичьи… Поволокой такой подернулись. Сидит, ложку в руках держит, но сам не моргает… Ну я за оберег. Он меня за косу хвать, так рубаху порвал: «Куда жена моя ненаглядная!». А я насилу вырвалась… И к Яринке… А баня закрыта. И она там кричит! Я давай баню ломать. А сил нет. Потом к вам бросилась. Помощи просить!
– Нет, все конечно, грустно и романтично, – заметил филин. – Только он еще здесь! Притаился! Чуете? Девку сожрать не успел, сидит и ждет, когда отойдете подальше… Вон из темноты выглядывает…
Народ из бани брызнул, словно вода из ушата! Брызги проклятий полетели во все стороны.
– Выходи, – напряженно произнесла василиса. Он и чуяла и видела нечистого. – За что девку задрал?
Послышался смех. Мерзкий, отвратительный. Где-то внутри василисы дернулось, что нужно было бы девке в баню напроситься. И тогда бы отбили бы ее банные. Но, видать, не дотумкала. Обрадовалась больно, что муженек явился. Или он зубы заговорил.
Из темноты вышел мужик. Сверху он напоминал обычного деревенского мужика. Глаза круглые, чуб кудрявый, нос картохой и усики под носом. И глаза такие простые, добрые, светлые. А вот снизу… Огромные копыта, принадлежавшие то ли лошади, то ли корове, сделали шаг в сторону василисы.
–Семен, я! А это – жена моя Даринка! Навестить пришел! – произнес мужик, встав над мертвым телом. – Давненько не виделись. Но я что-то припозднился. Дороги нынче опасные.
– Ты мне зубы не заговаривай, – сделала предупреждающий взмах посохом василиса. – Рассказывай, черт, как шкуру человечью на себя напялил!
– С чего ты взяла, – заметил мужик, который при жизни Семеном был.
– С того! – ядовито заметил филин. – Ты когда нижнюю часть надеваешь, краником вперед надевай, а булочками назад! Запомни. Хотя, чувствую, тебе это не пригодится.
– Раскусили, – послышался недовольный голос, а нечисть сделала вид, что отступила в темный угол бани. Но это был обман. Василиса слишком поздно это поняла.