Княжич сплюнул от досады. Черепуша сверкнула глазами, а василиса вздохнула.
– Нам в посады нельзя, – негромко произнесла василиса, выходя на тонкую тропку. Зря она по ней пошла. Скорее всего – тропка – грибная. По ней местные за грибами ходят. И приведет она, в лучшем случае, на какую-нибудь поляну.
Тропочка петляла, а василиса думала и вздыхала. Мохнатые лапы елей тянулись к ней. В сыром лесу пахло грибами. Изредка вихрем по верхушкам елей пробегали лесные шишки. И горе тому, кто в этот момент будет к ним послан. Заберут, задерут, по верхушкам протащат, и помирать средь чащи бросят.
– Вась, – усмехнулся филин. – И сколько ты молчать так вот будешь. Ты меня пугать начинаешь!
– А что тебе сказать? – спросила василиса, наступая на ветку. Треск от ветки был таким громким в этой сырой стылой тишине. Лес словно притаился. Такое часто бывает, когда он ждет свою добычу. Василиса знала, что где-то среди темных зарослей мелькнул глаза голодные. Одни, вторые… Позовут по имени, а ты не откликайся. Это первое, чему Ягиня учила. Не откликаться в лесу. Иначе лес над тобой тут же власть иметь будет!
– Василиса, – робко звали голоса, но она шла вперед.
Может, молодка какая непутевая, которая за лещиной в лес с подружками пошла да от девичьей артели отбилась, или дите – неразумное отзовется. Но не выросшая в лесу василиса.
– Вечно ты мне не договариваешь все, – вздохнула василиса. Лесные мелкие твари шарахались от посоха. Видать, чуяли силу.
– Но, заметь, не солгал, – вспылил филин. – Посчитал, что с тебя правды и так достаточно! Вон тебе сколько ее открылось! Как василисы век свой заканчивают! Как навьими девки становятся, как нечистые получше людей некоторых оказываются, про то, что врала тебе ягиня твоя. Куда ж в тебя еще одна правда влезет?
– А ты попробуй! Может, и влезет! – дернулась василиса. – Рассказывай, что случилось у вас, нечистых.
– Ладно. Скажу. Батя наш зачарован. Но быть может, уже копыта двинул. Сидит себе, ничего не видит, ничего не слышит, – усмехнулся филин. – Немощь какая-то напала на него. Подозреваю, что ворон расстарался. Власти захотел.
– Думаешь, твой отец умер? Он же навий! – спросила василиса, обходя стороной выворотень.
Поваленное с корнями дерево лежало на их пути. Такие деревья надо подальше обходить. Возле него всегда нечистая сила водится.
– Навьи тоже умирают, да и срок ему приходит. Ему столько лет, что ты себе представить не можешь. Если мне больше пяти сотен лет, представь, сколько ему! – с усмешкой произнес филин. – Вот почему ворон войско собирает. Пока отец слаб. Правда, ворон боится, чтобы два посада маловато будет для отцовской мощи. Мало ли, вдруг как чародейство на него подействовало. А из-за того, что отец не при делах, и нечисть распоясалась. Лезет отовсюду. Нет для них закона. Рявкнуть некому. Не оставил отец преемника. А ты думаешь, почему тут на каждом шагу то камни дорожные с места сдвинуты, то кикимора в овраге детские кости глодает?
– А папоротник тебе для чего? – спросила василиса.
– Тут два варианта. Или лес себя подчинить, или на худой конец батю в чувство привести, – вздохнул филин. Он снова обернулся птицей и уселся на плечо. – Или даже не так. Батю в чувство привести, или лес себе подчинить. Тогда посмотрим, кто кого. Посады маленькие. А лес огромный. Лес для ворона – беда. Лес ему вряд ли так просто подчинится. Ему бы кости да погосты. Над мертвяками он властный. Вот и решил сразу войском на Мертвый посад пойти. А во мне лешачья кровь. Может, и получится. Стану тогда над всей лесной нечистью хозяином. Тогда смогу тебя защитить. В лесу спрячу, терем построю, от глаз людских укрою, будешь моих лешачат нянчить…
– Твоих лешачат? – спросила василиса. – У тебя лешачата есть?
– Будут, – рассмеялся филин.
– Ой-ой! – проворчала Черепуша.– Раскухдатался. А ничего, что, коли хочешь папоротников цвет взять надобно жертву кровавую принести? Такого тебе твой полюбовник не говаривал, да?
– Отлично! Жертва уже есть! – ехидно заметил филин. – Я тебя воскрешу, в тело бабье посажу, а потом в жертву принесу! Хочешь? А! Не хочешь! Вот и молчи, еретница. Что ж тебя не упокоило? Или зла много делала?