– Оно последнее! И почерк другой, и чернила другие, разуй глаза!
Настя снова выхватила у него список. Развернула написанным к нему и ткнула в самое его скорченное от злости лицо:
– А «Саша»? Там ещё «Саша»! Пег'ед «Таней», вот! – она замахала листком перед ним. – И тоже дг'угим почег'ком. И даже дг'угими чернилами. И что с того?! Как это г'азнится с тем, что я тебе уже сказала?
– А как с тем, что тебе сказал
–
– Это значит, здесь были сироты и до нас!
– Да ну? И что с ними случилось? Всех их пг'одали, да? – Настя расхохоталась, швыряя бумагу Володе в лицо. – Все
– О, ну у тебя, разумеется, есть другое объяснение!
– Пг'едставь себе! Тег'ентий извг'ащенец, вот и всё. Это не делает нашу будущую жизнь здесь лёгкой, согласна… Но это
Володя зарычал. Казалось, вот-вот и он накинется на приютскую. Они стояли с минуту, вероятно, и пожирали друг друга взглядами. Молча.
А Маришка только и могла, что таращиться на валяющийся листок бумаги у Володиных приютских туфель с заломами на носках.
Смотритель вёл список. Список
Любовных похождений, как считала Настя? Зачем?
Нет. Нет, Маришка думала, дело в другом… Маришка была
Имя «Таня» было написано неровным и размашистым почерком. Вовсе не другими чернилами, как сказал Володя. Просто нажим был иной. Это была другая рука, но не другой оттенок.
Почему?
У Терентия был подельник. Но кто?
Имя «Таня» было последним, но не единственным, что выбивалось из ровного столбика, выписанного аккуратным и округлым почерком.
Что за Саша – Маришка не имела понятия. Но то, что Таня могла быть их маленькой Танюшей, почему-то… не желало вызывать сомнений.
Совпадение?