– Мне пришло извещение, – он непроизвольно коснулся кармана брюк, а затем, будто спохватившись, отдёрнул руку. – Пришло… извещение, – Яков прочистил горло. – Завтра, после вынужденной задержки, к нам наконец прибудут… члены Попечительского совета. К тому моменту дом должен сиять чистотой. Вы понимаете, что это означает?..
У Маришки зазвенело в ушах. В глазах на мгновение совсем почернело.
Как бы ни невообразимо это ни было, но ей стало совсем не до Попечительского совета.
Живот совсем подвело. И ей надобно было тотчас же вскочить, бежать прочь из обеденной залы от сбившихся в кучу воспитанников. Но приютская не могла. Не сейчас, не посреди учительской речи, не посреди завтрака – за такое вопиющее неуважение к еде кара была бы немедленной. Пусть и не такой страшной, как прежде, – Володя тому доказательство. Но она была бы…
«Или всё же стоит попытаться?»
«Нет».
Она перевела затравленный взгляд на Володю, чувствуя, как стремительно поднимается к глотке рвота. А Володя и сам сидел позеленевший от внезапных вестей.
Ах, верно. Он думает, за ними явятся работорговцы.
Прежде Маришка расхохоталась бы, глядя на потерянное выражение на таком всегда самоуверенном лице, но…
То был её предел. От скрутившей живот боли звон в ушах превратился в монотонный вой. Она пыталась отвлечь себя, заставить слушать Якова. Или даже представлять, что будет, ежели Володя прав? Всех их загоняют в огромную клетку, а вдоль неё будут ходить сальные толстосумы – владельцы домов терпимости, нечестивые на мысли бояре – и выбирать… Выбирать.
Она заставила себя вспомнить ночной разговор. Закатывающую глаза Настю. Её злость и крики. Настя не верила, считала Володины слова выдумкой. Уловкой, чтоб выклянчить Маришкино прощение.
Но Маришка знала, во всём крылась иная причина. Дом сводил их с ума. Всевышние отдали ему их. И поделом.
От быстрых, беспорядочно сменяющих друг друга мыслей голова шла кругом. Ржавый запах становился ощутимее. В обеденной зале было до жути нечем дышать. Приютской казалось, она вот-вот потеряет сознание.
Яков Николаевич продолжал вещать о чём-то ещё. Маришка видела, как шевелятся губы учителя, но не слышала ни единого звука. Её будто оглушили, опоили…
Женские боли – вот что это было. Не буди лихо, пока оно тихо. Но Настя именно это и сделала, соврав Якову в то злосчастное утро после пропажи Танюши. Призвала грязные крови на Маришкину голову.
И только этого-то сейчас ей недоставало.
Как же жестоки были Всевышние.
Она потянулась к чашке и сделала глоток воды. Тёплая жидкость заскользила вниз по горлу, но так и не возвратила ей свежести рассудка.
Грозит ли им чем-то прибытие непрошеных гостей? Или всё это пустое?
Бояться ли им?