– Ну так чего? – повторила подруга. – Ты пойдёшь?
– Я… не, нет, – она вдруг поднялась на ноги, и, схватив Настю за руки, прошептала ей на ухо: – Послушай!
Настя, вздрогнув, попыталась отстраниться, будто зная наперёд, понимая, что за этим последует.
– Я… я не шутила! – Маришка крепче вцепилась в подругу. – Я действительно уйду сегодня! Нет-нет, прошу, послушай! Это плохое место, ты сама знаешь. Чувствуешь. Чувствовала ещё, когда мы только подъезжали к усадьбе…
– Маг'ишка! – прошипела Настасья, пытаясь оттолкнуть её, но девушка вонзила ногти ей в запястья. – А-aй, пег'естань!
– Нет, выслушай меня! Хочешь жить в приюте, пожалуйста, мы найдём другой. В каком хочешь городе… Хочешь, доберёмся до столицы? Хочешь, поселимся там? А когда достигнем брачного возраста, нас выпустят на волю! Начнём новую жизнь. Прямо в столице…
– Маг'ишка, пг'июты вывозят из гог'одов! К тому же никто не станет пг'инимать беглянок, нас пг'осто вог'отят назад! Это бессмысленно…
– Тогда станем жить будто взрослые, всем будем говорить, что нам уже…
– Хватит! – Настя вырвала руки. – Это дуг'ость! Это бессмыслица! Без гг'амот, без денег! Все вг'емя скг'ываться от Тайной Канцеляг'ии! Это не жизнь!
– Это лучше, чем то, что нас ждёт здесь…
– Ты, – Настя ткнула её пальцем в грудь, и Маришка охнула от боли, – капг'изная дуг'а, не знаешь, что может ждать тебя
Настя круто развернулась и бросилась к двери. Её шея и уши пылали румянцем.
– Кажись, даже единственная подружка дала от ворот поворот, – раздался позади издевательский голос Варвары.
В нужник Настасья чуть ли не бежала. Нигде подле трапезной его не оказалось, так что девушке пришлось подниматься наверх.
На пути ей не встретилось ни одного человека. Лестница и коридор были пусты, и это заставляло Настю чувствовать себя неуютно. Тревожно.
Но куда сильнее в ней клокотала ярость, сжигая пожаром все остальные чувства.
Маришка была дурой! Безмозглой. Капризной. И как ей только удалось такой вырасти – здесь, в приюте?
Настя шла вдоль перил галереи, глядела вниз на слабо освещённую парадную залу. И зубы болели от того, с какой силой она их сжимала.
«Дура. И лгунья».
Маришке не по душе тычки приютских. Она боится чудовища под кроватью. Слабачка, живущая в своём выдуманном мирке. Она не знает,