Паучье княжество

Настя добралась до ватерклозета без происшествий. Гордо вздёрнув нос и не думая озираться по сторонам. Этот дом – теперь её дом. Она в нём не пленница и не жертва. Хозяйка. В чём бы Маришка ни пыталась уличить его, что ни говорил бы Володя – дом им не враг. Не Навье место и не перевалочный пункт. Он их крепость и надежда, а Настя – единственная из приютских, кто хотя бы попытался принять «Паучье княжество», смириться с ним, полюбить – и, разумеется, в конечном итоге она полюбит, как родное гнездо, как очаг.

Она будет заботиться о нём. Она уже это делала – она мыла его, приводила в порядок. А не тратила время на глупые страшные выдумки. За что они так с ним? Да, усадьба грязная, да, старая. Ну и что? Зачем же ставить на ней крест только потому, что не нравится её вид?

Настя единственная удосужилась осознать: чем дальше от города – тем безопаснее. Никого лишнего. Никаких странников, никаких прохожих. Здесь знаешь, кого остерегаться, а кому доверять. Никаких чужаков. Никаких неожиданностей. Лишь горстка озлобленных детей – а их знаешь как облупленных, всегда ведаешь, чего от них ожидать…

«А пустошь?»

Она взглянула на себя в зеркало. Чёрные пятна по краям стекла казались причудливой старинной рамой.

«Ну пустошь, и что ж с того? Какая ерунда».

Она улыбнулась своему отражению. Получилось вымученно и злобно.

Но это ничего. У неё хорошенькое личико, высокий лоб и преогромные глаза.

Ещё пару лет – и она навсегда покинет стены приюта. Каких-то пара лет! Что они в сравнении с теми шестнадцатью, которые уже удалось пережить. Настя выйдет замуж, уж личико сослужит ей хорошую службу. Быть может, даже за Александра… Только когда тот одумается. Она и не полагала, что тот… тот может примкнуть к… А ежели не одумается? Ну коли нет, тогда… Тогда она отыщет хорошего, доброго купца-иноземца. И уедет. Навсегда уедет из своего прошлого. Из Империи. Только два года. На кой ей куда-то сбегать? Примыкать к революционерам, становиться неверной, изменницей? Всю жизнь скрываться, бояться людям показаться на глаза?

Каких-то два года – и весь мир смиренно ласкается о твои щиколотки.

Ни Маришкины выдумки, ни Володины – ничто это не стоит тех рисков, к каким они силятся её склонить.

Александр… Александр мог бы убедить её, но…

Она уже решила. Быть может, прямо в эту секунду, а может, и раньше. Но окончательно.

«Сколько ещё таких Александров у тебя будет!»

Настя сполоснула руки. Остудила влажными ладонями щёки, и те загорелись румянцем. Да, она была прелестна.

Оказавшись вновь в коридоре, Настя прислонилась к окну. Вдохнула полной грудью морозный воздух, сочащийся из неровных широких щелей.

Пустошь. Пустошь. Пустошь.

Она была так бела, что колола глаза. Покрытая тонкой корочкой снега, блестящего, переливающегося в свете окутанного дымкой солнечного круга. Неужто к ней невозможно привыкнуть? Она ведь тоже по-своему красива. Хороша. Словно неполированная слюда.

«Маришка… Маришка дура. Пусть, ежели хочет, уходит. Одна».

Стекло холодило лоб. Настя чувствовала, что слёзы щиплют глаза. Но решение уже принято.