– Давай, шевелись! – следом полетела Аксиньина тряпка.
Как все они наглы, когда подпевают старшегодкам.
Тряпка не коснулась Маришки, шлёпнулась далеко от неё. Но девушка дёрнулась, будто её пырнули кочергой.
«Ты…»
Маришка повернула к малявке голову. Аксинья косилась на старшегодок, упивалась их одобрением.
– Чтоб ты сдохла! – просипела Маришка. Едва слышно, но с такой яростью, что стоящие ближе остальных к ней настороженно замерли.
– Чё она там лопочет?
– Чтоб вы сдохли, – отчеканила приютская. Громче, но всё равно недостаточно, чтоб слышали все.
Стоявшие близко к ней зароптали.
Маришка почувствовала собственную тряпку, давно крепко зажатую в кулаке – так, что пальцы заныли. Она стиснула её ещё сильнее.
– Все вы сдохнете, – Маришка едва заметно качнула головой. – И сгниёте в этой дыре!
Размахнувшись, она что есть силы запустила тряпку прямо в Аксинью.
С неимоверной скоростью та врезалась младшегодке в лицо.
Раздался мокрый «чванк».
И надрывный рёв, одиноким звоном сигнального колокола раздирающий повисшую тишину залы.
Никто этого не ожидал. Все вылупили на Маришку глаза, словно на диковинного зверя.
Маришка тяжело дышала, переводя взгляд с одного вытянувшегося лица на другое. Её так трясло, что стало слышно, как стучат зубы.
«Вы сдохнете здесь, – она сжимала и разжимала кулаки. – Все до единого».
Ей живо представилось, как Нечестивый выбирается наконец из-под кровати. Выползает – угловато, но быстро, – двигается, что мышелов, а то и стремительнее. И кидается на Варвару, на Саяру, на Аксинью, Алису, Володю! Впивается похожими на белых тонколапых пауков руками в их шеи. Дерёт кожу, пробираясь всё глубже и глубже. И их шеи выгибаются, становятся похожими на обглоданные куриные, проступают хрупкие позвонки…