Паучье княжество

22
18
20
22
24
26
28
30

Растопленный его взмокшей спиной снег не укрывал больше впавшую в спячку поросль густой коричневой травы. И ничего в ней самой не было примечательного. Но вот только у самой снежной кромки она уступала место обледенелым, и оттого преочень заметным комочкам чернозёма. Мелкий тёмный островок, выглядывающий из-под снега.

Приютский таращился на него словно какой блаженный.

А затем, наклонившись к самой земле, цыган принялся медленно смахивать ладонью снег. Вершок за вершком счищая его с чёрной зернистой земли.

Никакой травы. Голый пятак, словно лысина, ничем не засеянный.

Ветер всё обжигал снегом щёки, сырая сорочка обледенела. А приютский ползал на коленях и, словно одержимый, мёл снег ладонями. Ему пришлось обнажить с три аршина не покрытой травою земли, прежде чем снова наткнуться на жухлую поросль.

Володя обернулся на проделаную работу. До самого места его позорного падения простирался ковёр зернистого чернозёма. И ни травинки. На этой земле ничего не росло.

«Что за…»

И старая дверь… была совсем позабыта.

Мальчишка поднялся на ноги. Стёр мыском туфли порошу ещё с пяти вершков – но убедился, что заплатка голой земли кончилась, вновь уступив место коричневой растительности.

Тогда он пошёл дальше, вспахивая туфлями снег. Тот разлетался в стороны, обнажал бурую сухую траву.

Приютский шёл быстро, он торопился. Но ни через один, ни через пять аршин голой чёрной земли. Только трава, трава, трава. Густая, длинная, примятая холодом. Уже неживая.

Но вот носок туфли вспорол очередной снежный холмик, и нога ступила на скользкую сморозь.

А подо льдистой коркой – нагая земля. Вновь ни травинки.

Володя упал на четвереньки и принялся счищать с неё снег, будто собака, копающая лаз под забором. Будто младшегодка, не ведающая, где старшие вырыли подкоп со двора.

И снова несколько аршин не попадалось травы. И снова, единожды оборвавшись, чернозём более не проглядывал сквозь бурую поросль.

Добравшись до травы, приютский остановился, пряча негнущиеся от холода пальцы в карман пиджака. Брюки на коленях вымокли, и промокшие ноги прожигало холодом до самых костей. Его сердце стучало так высоко в глотке, что казалось, он вот-вот его выплюнет.

Губы тряслись, и он плотно сжал их, пытаясь справиться с дрожью.

Володя с трудом оторвал взгляд от голого куска земли и снова обернулся на другой, обнаруженный первым.

На его глаз – а цыганский глаз преострый – размером они были почти одинаковы. Свежие насыпи, как язвенные раны на теле, так сильно выделялись они среди застеленного жухлым травяным ковром заднего двора.

Сглотнув тягучую слюну, мальчишка поднялся на ноги. Оглядел стеклянными глазами снежное поле, что отделяло его от чугунного забора. Белое, ничем не растревоженное полотно пустоши.