Паучье княжество

Маришка не знала, сколько минуло времени и сколько она сумела бы вытерпеть ещё, когда мерзко-громкий звон колокольца прервал самосуд.

– Разошлися! – гаркнула служанка.

И хоть никто не торопился выполнять этот приказ сию же секунду, постепенно ударов становилось всё меньше. В конце концов они исчезли совсем, и Маришке становилось всё легче дышать.

Возбуждённая толпа расступилась. Маришка открыла глаза и увидела облокотившуюся на дверной косяк Анфису. Она стояла, скрестив на груди руки, и немигающим взглядом сверлила скрючившуюся под скамьей приютскую. Во взгляде служанки удивительным образом сочетались азарт и брезгливость.

«Как давно она там стоит?»

– У меня есть вести для вас, – так и не оторвав глаз от Маришки, Анфиса выудила из кармана юбки конверт. – И вы уж мне поверьте, не самые приятненькие-то.

* * *

Прикроватная лампа тускло освещала дортуар дрожащим пламенем. Сколько керосина там оставалось, было неведомо, но Маришке думалось, что мало. Ещё немного – и комната погрузится в темноту.

А пока на облупившихся стенах устрашающе дёргались тени кроватных спинок, комодов. В соседних комнатах и коридоре было так тихо, будто Маришка осталась в мрачной усадьбе совсем одна.

Тетрадь подрагивала в покрасневших от холода пальцах.

«…была найдена мёртвой возле деревни. И Яков её опознал».

Она в третий раз перечитала последнюю дневниковую строчку, сжимая зубами конец карандаша.

«Найдена мёртвой… Опознал».

Челюсти сжались, и карандаш хрустнул. Щепки укололи язык. Маришка выплюнула отгрызенный конец на шерстяное одеяло.

Запёкшаяся кровь стягивала кожу под нижней губой. Она всё сочилась и сочилась – из губы, из десны. Маришка позволяла ей свободно стекать по подбородку. А его всё стягивало и стягивало. Он всё чесался и чесался.

Маришка снова потёрла челюсть основанием ладони. И застрочила в дневнике:

«Анфиса велела нам разойтись по комнатам. Велела молить Всевышних и Единого Бога за упокоение души Танюшиной. Читать молитвы до самой ночи, покамест не заснём. Мы не станем ужинать ей в уважение. Мы не станем ни с кем разговаривать до самого утра. Так нам велено господином учителем, с Анфисиных слов. Мол, прямо в письме так и написал. Пущай до конца дня только и делают, что молятся. Молятся и молятся, вдруг заблудшую душу удастся спасти. Но я не хочу молиться. Мне нужно бежать. А я не могу. Не могу без Насти. Просто не могу».

Будь карандаш поострее, на точке прорвал бы бумагу. Но приютским давно уже не выдавали заточных ножей. И грифель просто выдавил крошечный бугорок на обратной стороне.

Молиться. А что будет, ежели Танюшу не удастся спасти?

Всевышние всё же наказали её. Быть может, девочка прогневила их пуще остальных? Почему?

Маришкины глаза заскользили вверх по странице: