Ноги и руки одеревенели, и она снова не могла дышать.
Потому что умертвие… Потому что… Смотрителя оседлал их учитель. Господин учитель. Да-да.
Мало на себя похожий, с пепельным лицом, весь заляпанный кровью. Но у него было определённо лицо Якова. Руки Якова сжимали горло Терентия.
«Нет-нет…»
Варварин крик сделался свистящим хрипом. Она осипла, открывала и закрывала рот, как рыбёшка, вынутая из воды. Почти беззвучно.
Наконец прекратился и стук. Смотритель неподвижно валялся на полу.
А господин учитель, нет-нет… Нечестивый, носящий его лицо, поднялся на ноги.
Комната наконец погрузилась в совершенную тишину, такую вдруг непривычную, что неприятно-громким сделалось биение собственного сердца.
– Простите меня… – почему-то просипело умертвие.
Оно двинулось к клетке нелепой, шатающейся походкой поломанного мышелова.
Шло прямо на них и шипело:
– Прошу, пожалуйста, простите меня…
От нехватки воздуха у Маришки перед глазами заплясали чёрные мушки.
– Вы… вы убили его? – этот голос, надтреснутый, низкий, никак не мог принадлежать Варваре.
Но Маришка отчётливо видела – именно её губы шевелились в такт прозвучавшим словам. Очерчивали «у», и «о», и «и».
Отчего она с ним говорит? Зачем?
– Я… – просипело умертвие, опускаясь на колени у дверцы клетки
У него с трудом выходило говорить. Яков обыкновенно говорил чеканно и громко, как говорят генералы, наверное. Но Нечестивый…