Маришка снова – в который раз за последние годы – невольно задумалась об этом. Она никогда не понимала его неоспоримого здесь авторитета. Остальные на него разве что не молились. Идол, почти божество – они глядели на него так же, как отчаявшиеся глядят на капища Всевышних. Даже сейчас, в миг страха, в этом неприветливом доме, моля, вероятно, всю Правь уберечь их от Якова, они… все же благоговейно
Это злило.
Но хоть они и замерли – все до одного, – а в коридоре всё равно звучал шелест чьих-то шагов.
Маришка нахмурилась.
Такого не могло быть. Мысли о Володе вмиг улетучились из головы.
Она огляделась.
Нет, все стояли неподвижно – будто истуканы. Застывшие тревожные лица, бликующие в жёлтом свете лампы глаза. И шарканье чужих, не их – уж точно не их – ботинок.
Маришкина шея покрылась мурашками. Она отчего-то схватилась за неё пальцами. Было совсем непонятно, откуда доносится звук. А вообще… должно быть, он и прежде здесь был. Да только как его было уловить за стуком одиннадцати пар сиротских ботинок?
Теперь же… теперь его было слышно
Настя, стоявшая близко-близко к Маришке, задышала рвано и сипло.
Ш-шарк.
Маришка снова огляделась, мазнув взглядом по каждому совершенно вытянувшемуся лицу. Они были напуганы. Снова.
Ш-шарк.
Будто что-то волочат по сору на полу.
Володя поднял лампу повыше, и жёлтый свет протянулся ещё на тройку аршинов вперёд…
…И беспрепятственно встретился с бледной лунной полосой, падающей от окна. Коридор перед ними был пуст.
«Пуст…»
А шаркающие шаги меж тем зазвучали громче.
– Это ещё что? – голос Александра сделался хриплым.