Существо беспорядочно задёргалось, но пальцев так и не разжало. Тогда приютский ударил в четвёртый раз. Да так сильно, что хрустнул и раскололся надвое каблук. И только тогда тонкие ручонки замерли.
Володя сбросил с себя застывшее тельце, и то глухо ударилось об косяк.
– Чёртов мышелов, – просипел он, хватаясь за разодранное горло. – Всевышние!
Маришка сглотнула вязкую слюну.
– Живой? – Александр опустился рядом с другом на корточки.
– Ещё не понял, – отозвался приютский, отняв руки от шеи и уставившись на ладони.
Они были мокрыми. Они были тёмными.
Ворот Володиной рубашки намок и почернел.
Приютский шмыгнул носом и резко поднялся на ноги. Его повело в сторону, и Александр подставил другу плечо.
Маришка стеклянными глазами уставилась на его шею. Побагровевшую. Всю во влажно бликующих в жёлтом свете глубоких бороздах.
«Нет уж… – всё, что и трепетало в её голове. – Нет!»
– Мышелов? – наконец раздался голос одной из приютских у неё за спиной. Голос, вырвавший из оцепенения. – В сиротском доме?
– Надо полагать, остался от прежних хозяев, – протянул Александр.
– Г'-г'-г'азве они не д-должны душить кг'ыс, а не людей? – Настя так вытаращила глаза, что, казалось, они вот-вот выкатятся.
– Этот, похоже, поломан.
«Мышелов?» – Маришка всё ещё таращилась на Володину шею.
Все знали, мышеловы – бесполезная роскошь. Пользовавшиеся особой популярностью с десятилетия назад. Теперь же признанные не более чем дорогостоящим хламом. Изобретённые, чтобы побыстрее избавиться от крыс и мышей – частых гостей и в богатых, и в бедных домах, – в работе они оказались куда менее полезными, чем старые добрые капканы-мышеловки. Или коты.
– И как они вообще понимают, на кого нападать? – один из Володькиных мальчишек, тех, что помладше, присел на корточки рядом с одиноко лежащей деревянной головой.
Володя поднял с пола фонарь, свободной рукой сжав окровавленный ворот рубахи.
Приютские вытянули шеи, испуганно разглядывая обезглавленную фигурку мышелова. Он был никаким не ребёнком – лишь заводной куклой.