Орган геноцида

– Мама… правда?

– Нет, – холодно отозвалась она. – Это то, что ты хочешь услышать. А как оно по правде, не знает никто. Та я, которая знала ответ, уже умерла.

Мне стало страшно. Что за внезапная жестокость?

– Я знаю, во что ты веришь. Что многих убил по приказу. Тебе сказали, что это необходимо, чтобы остановить геноцид, и ты – лишь оружие, лишь инструмент в руках правосудия, а сам ничего не решаешь. Так ты бежишь от груза ответственности.

– Мама, не надо больше, – со слезами попросил я.

– А вот когда убивал мать, то сам и только сам принимал решение. Убедил себя, что матери больно, матери плохо от такого существования, но я просто лежала в койке и никак не отвечала на твои вопросы. Ты лишь представил, каково мне. Поэтому, когда врачи тебе подсказали, что пора бы и отключить аппарат, пришлось взять на себя всю тяжесть деяния. Это убийство не спишешь ни на Пентагон, ни на Командование специальных операций.

Каждое слово било меня все больнее. Я попытался заткнуть уши, но не спрятался от потока жестоких слов.

– Только, сын мой, все это не только меня касается. Все эти генералы, полковники, самопровозглашенные президенты – каждое решение ты принимал лично и убивал их собственными руками. Ты просто об этом не думаешь. Кажется, даже ни разу всерьез не задумывался, зачем тебе все это.

– Прости! Прости! – закричал я и бросился обратно в безлюдную Прагу.

– Если ты убил меня сам, то и остальных людей – тоже сам. Разницы нет. Но ты терзаешь себя только моей смертью, чтобы оправдаться за убийство остальных.

Куда бы я ни бежал, мамин голос все равно беспощадно меня настигал. Точно ведьма. Сжимая виски в ладонях, я пытался оградиться от мира.

– Держаться за голову не поможет, – раздалось горьким эхом у меня в ушах.

Я поднял голову и увидел задорно улыбающегося Алекса. Тот постучал пальцем по виску:

– Потому что ад у нас вот тут.

– Прекрати.

– Человек – это клетки мозга, вода и углеводородные соединения. Чудовищные нагромождения крошечных молекул ДНК. Человек даже когда жив – это просто материя. Ничем не лучше искусственных мышц. Может, нам очень хочется помимо материального иметь духовный компонент, но очень странно полагать, будто из мяса родится мораль и благородство. Только грех и ад.

Мостовая разверзлась.

Из исторических слоев Праги, точно растения, пробились багровые искусственные мышцы. Они взвились к небу и укутали город.

Вместе с их приливной волной взмыл и я. Вверх, вверх. Туда, где нет ни греха, ни ада.

– Ты в порядке? Так метался во сне, – пытался успокоить меня Уильямс. Протянул холодное полотенце. Я сильно вспотел.