Орган геноцида

– Известно, когда они туда попали. Остались записи, – тихо добавила Люция. – Когда мы куда-то направляемся, обязательно проходим проверку личности – в метро, при оплате покупок, проезде на трамвае. Куда ни шагни – остается след.

– Ну да. Чтобы в город не проникли террористы, как в Нью-Йорк или Сараево. Или, если уж случится непоправимое, оставалась возможность проследить их маршрут. Чтобы каждый знал, что не уйдет от ответственности. Это здорово отрезвляет.

– Можешь не объяснять, я и так знаю. Я не жалуюсь, будто мы все очутились в мире Оруэлла и за нами следит Большой Брат, – улыбнулась Люция. – Просто ведь есть и исторические факты. Раньше государство не так много знало о гражданах. Еще десять лет назад они черпали сведения из переписи населения. Эффективно отследить, кто из жителей еврей, записать, проанализировать, классифицировать и собрать воедино данные стало возможно только с введением перфокарт. Когда евреев собирали в концлагеря, это был первый в истории человечества пример столь массового насильственного перемещения людей, и нацистам для решения задачи потребовалось ввести в оборот новые способы учета и записи через вычислительные машины. Через IBM[17]. Компьютеров тогда еще не изобрели, но большие вычислительные машины уже входили в обиход.

– То есть без IBM не случилось бы и массового перемещения евреев? – уточнил я. – Говорят еще, что компьютеры родились для дешифрования и выросли на расчете баллистических траекторий. Похоже, отцам компьютеростроения не убежать от тени войны.

– Джон показывал мне расчеты IBM касательно евреев. Тему исследования не раскрывал, потому что тайна, но таблицы лежат в открытом доступе.

– Какой странной парой вы были: разглядывать вместе записи о холокосте.

– Что есть, то есть. – Мои слова явно насмешили Люцию. – Он часто повторял… что у геноцида особый запах.

– Запах?..

– У холокоста, Катыни, красных кхмеров. Там, где происходит геноцид и другие массовые убийства… всегда один и тот же душок.

Запах геноцида.

Изучая геноциды прошлого, Джон Пол обнаружил их общие черты.

– Речь, полагаю, не о трупном запахе?

– Нет. Думаю, он это в поэтическом смысле – вполне в его стиле. Думаю, он не мог говорить со мной о засекреченном исследовании открыто, поэтому подбирал метафоры.

– То есть ты так и не узнала, чем занимался твой Джон?

– Да. Наверное, он никому не говорил. Кажется, в проекте участвовало всего несколько человек, и то у меня ощущение, что бо́льшую часть работы он проделал сам. Я думаю, он даже с супругой не делился.

– Супругой? Получается, ты… – я показательно удивился. Как же все-таки сложно притворяться, что ты чего-то не знаешь.

– Да, я знала, что у них даже дочка есть. Такая вот падшая женщина, – вздохнула Люция и зашагала к станции.

Я бросился за ней:

– Прости. Лишнее спросил.

– Ничего, я сама проговорилась, – ответила Люция, но в ее глазах сквозила страшная тоска. – Не хотела расстроить, прошу прощения.