— Здесь? Сейчас?
— Не волнуйся Юлечка, мы с Мариночкой уже уходим! — тоном “не дай бог спугнутся внуки” роняет моя маман.
Я в панике оборачиваюсь к Маринке — ну хоть сестра-то должна протянуть руку помощи. Ну или ногу хотя бы, я уже на все согласна!
Не-е-ет! Эта ехидна только расплывается в жесточайшей улыбке и многозначительно поиграв бровями следует за мамой.
Блин!
Чувствую себя как одна из двух игрушечных собачек из того мема. И мамин голос звучит на фоне.
— Так что, Кексик? Подаришь мне поцелуйчик? — мурлычет мерзавец Бурцев мне на ухо. — А то матушка твоя уже до крыльца почти дошла. Неужели думаешь, она не обернется убедиться, что ты хорошо себя ведешь?
Не думаю.
Знаю, что обернется.
И судьба моей легенде гореть синим пламенем, если мама не убедится.
— Ненавижу тебя! — шепотом сообщаю, разворачиваясь к Бурцеву.
— Ну что уж тут поделать! — злорадно скалится поганец и присасывается, именно присасывается к моим губам.
Черт…
Всего одна ночь же прошла со вчера!
И я посылала его крепко, с твердой уверенностью, что все, гештальт закрыт и ни за что на свете этот гад не заставит меня… падать в бездну. А я — именно что падаю. Лечу. Быстро лечу. Как может лететь только кирпич весом в девяносто три килограмма.
Я не понимаю… Не понимаю… Как? Как это работает?
Почему сердце в груди фонтанирует шоколадом? Почему зайцы в животе устроили вишневую сиесту? Я ведь… Все еще помню…
Жаркий Бурцевский язык выныривает у меня изо рта, практически отталкивает мои губы. И вот уже досаду я испытываю не от того, что этот гад здесь, а от того, что он меня больше не целует.
— Что, на большее тебя уже не хватает? — язвительно выдыхаю.