Второе чудо случилось, когда в Доме пионеров открылась студия циркового искусства для детей. Занятия вел пожилой и пьющий лохматый эксцентрик – так он себя называл – Семен Семенович.
– Не в трюках фокус, – говаривал он. – Фокус в эксцентрике.
По сути, он, вероятно, был клоуном. Но считал свое место в истории особенным, где-то рядом с Чарли Чаплином, однако отличным от него. По слухам, из довольно большого и известного цирка, в котором он работал, его уволили за то, что он с криком: «А вот еще такой фокус!» – написал фокуснику на ботинки прямо во время выступления. И правда скандал, если так. Хотя на самом деле это произошло за кулисами. И фокусник был крайне неприятной и спесивой личностью, к тому же у Семен Семеныча к нему были личные счеты.
Жонглировать Семеныч тоже умел. Но сие искусство не было его специальностью, да и координация была уже не та. Так что очень быстро Николаша его в технике дела превзошел. Семеныч только подкидывал ученику эксцентричные идеи, чем жонглировать и какой придумать сюжет для номера. Например: «А давай цыплятами живыми. А я сделаю себе гребешок, крылья и буду наседка, буду бегать и квохтать вокруг». Спешу сообщить, что сей изуверский план старого эксцентрика в исполнение приведен не был.
Николаша поступил в областное цирковое училище. Оказалось, не только цыплятами, но и в принципе чем попало жонглировать – немного дурной тон. Для этого есть мячи, кольца и булавы. Ну, есть еще всякие трюки на балансирование с кинжалами, чашами и прочая. Но трюки Коле не очень нравились – не в трюках фокус. Его одолевала непреодолимая тяга к лирике – работать в луче света в темном зале, когда подсвеченные предметы, поднимаясь строго на одну и ту же высоту и летя по совершенной в своей выверенности траектории, чертят в воздухе изящный, абсолютно симметричный рисунок.
Коля с успехом окончил училище и стал работать в цирке. Его сразу взяли в групповой номер. Первое время его завораживала слаженность работы, безупречный синхрон.
Годы шли, номер не менялся. На тренировках Николай пробовал все новые рисунки, подбивки ногой, остановки предметов на голове, перебрасывание из-за спины. Пробовал работу на колесе – одноколесном велосипеде. Жонглировал под джаз, рок-н-ролл, латино. Увеличивал количество предметов, приближаясь к мировому рекорду, – всего два мяча оставалось добавить; мяч больше всего ему нравился своей лаконичностью, совершенством формы, ощущением в ладони. Но на манеж все это не шло. В групповом номере важно было сохранить количество единиц, да и вообще – солистами все хотят быть, а кто работать представление будет? Коля захотел уйти. Его буквально за руку поймала молодая сотрудница отдела кадров, вместо последней подписи на заявлении отвела к директору. И произошло третье чудо – дали сольный номер.
Все было, как он хотел: он в луче света, на колесе, с девятью светящимися мячами.
Чудеса закончились, мечты сбылись. Соревнования и рекорды Николая не возбуждали. Что-то, возможно, бывает в жизни еще, кроме как по восемь часов в день бросать мячики? Захотелось и оседлой жизни. И Коля ушел из цирка. Мама только смотрела недоуменно. Ну странная, но работа все-таки. Зато, когда сын поступил работать в школу, она вздохнула с облегчением: школа – уважаемое, понятное место. После курса профпереподготовки Коля стал физруком.
Всеобщая любовь продолжала сопутствовать ему. Год шел за годом, сентябрь за сентябрем. Из молодого специалиста, от которого не знаешь, чего и ожидать, он превратился в Николая Михайловича, матерого физрука, известного в районе и даже в городе. Его приглашали в жюри городских школьных соревнований, в оргкомитеты иных важных культурно-спортивных мероприятий. К нему хорошо относились и коллеги, и ученики. С парнями-старшеклассниками он делился хитростями формирования красивых бицепсов, девчонок щадил и не заставлял, как иные физруки, ходить на уроки во что бы то ни стало или как минимум сидеть на скамейке. У него и прогуливали физ-ру меньше, чем это бывало обычно. А чего прогуливать, если на каждом уроке обязательно какая-нибудь игра и вообще все весело, по-доброму, ненапряжно.
Все шло прекрасно. Единственное, никак не складывалась личная жизнь – даже странно, пусть не миллионер, но жилье-то есть. А так – все при нем, и коллектив женский – казалось бы, все карты в руки. Но – нет. Были, конечно, те, кто не прочь, но его как-то не тянуло ни к кому в особенности – ко всем относился равно доброжелательно. Мать померла в довольно молодом возрасте, тихо, во сне, как и жила, – так и не дождавшись. Николай горевал, но и вздохнул с облегчением, едва самому себе признаваясь в этом. Теперь никто не будет ежевечерне спрашивать, когда же внуки. Странно звучит для молодого мужчины – в наши времена не просто странно, абсурдно, – но школа стала его жизнью. Физическое развитие и здоровье своих учеников он рассматривал как основу их будущего счастья и втайне считал свой предмет самым главным. Знания – наживное. А вот здоровье, ловкость, красота, сила нужны с самого начала.
Шли восьмидесятые годы, близились девяностые. Выходит, не такой уж он дед, Николашка. Не так уж сильно старше меня – я, получается, заканчивала школу, когда он был на пике карьеры.
Никто не думал, не знал еще, что это будут
В одном из старших классов была шайка мальчишек-задир. Обычное дело. Николая Михайловича они, как и все, уважали и на физ-ре, в общем и целом, вели себя приемлемо. Одно только – своего же одноклассника, некоего Егора Стрешнева, задевали. Этот Егор был нескладный, над ним и девчонки подшучивали. Коле известно было из разговоров в учительской, что большинство уроков тот проводил на задней парте, разрисовывая тетрадки с последнего листа к началу, отвечал редко, но в целом учился неплохо. Одноклассники его поддразнивали, хотя вроде в пределах допустимого. Глядя на него на своих уроках, физрук понимал: будь тот посильнее и половчее, ему бы проще жилось. Николаю было жалко этого Егорку, какие-то он вызывал теплые чувства – хотелось поговорить с ним, похлопать по плечу, обнять дружески, узнать, как живет, научить, защитить. Только на уроке поблажек давать нельзя: это ж крику будет и всяких выступлений от остальных. Только хуже. Как-то Николай попробовал его пригласить на дополнительные занятия, но тот что-то покраснел, стал отнекиваться, говорить, что его и тройка по физкультуре вполне устраивает.
Николай чувствовал, что относится к этому парню не так, как к другим. Его слабость, хрупкость, тонкие белые руки и отсутствующий взгляд притягивали. Николай себя контролировал – не дело это, учитель не должен никак кого-то из учеников выделять. Раз он вдруг спохватился, поймал себя на том, что уже некоторое время, позабыв об остальных, наблюдает, как Егор, крайний в ряду, немного в стороне от бодрых крикливых одноклассников, задиравших друг друга, старательно, из последних сил пытается сделать положенное количество отжиманий. Падая на тонкий мат и отдохнув, он снова – неловко, мучительно, по частям – поднимал от пола тонкое тело.
– Так, парни, молодцы, заканчиваем.
И тут Николай Михайлович наткнулся на острый взгляд одного из мальчишек, заводилы той самой шайки.
В следующем сентябре Егор не появился в школе. Болеет? Нет, больше у нас не учится. Как-то неожиданно, вроде ничего не предвещало.
В один из дней у кабинета директора школы мелькнула милицейская форма. Потом появились слухи.
Те ребята, шайка одноклассников Егора, за последнее свое школьное лето сильно набрались роста, соков, опыта. В конце августа, перед самым сентябрем, когда пора идти в школу за учебниками, созваниваться, ездить вместе что-нибудь покупать, все повозвращались домой, встречались во дворах или в школе, делились летними подвигами. Кто-то летом подрабатывал, кто-то купался в море, кто-то приобщился к пиву и портвейну, кто-то к сексу – да ла-а-адно, не …ди? – кто-то принял участие в спортивных соревнованиях.
ebooksa