Не знаю

– Эй, Егорка, ноги на подпорках, иди сюда, я на тебе покажу приемчик. Не хо-о-о-очешь?! Ребята, он не хочет, слыхали? Да тебя кто спрашивает! Держите его!.. А вот смотри как… Не брыкайся! А вот так! Сука, больно! Н-на, на тебе!.. – Эй чего с ним… там кровь, что ли? Деру, ребята!..

Егор умер в больнице от полученных травм. Дело замяли, как положено, немалыми стараниями отца одного из участников. Кто-то из них – уж не понять, к чему, – успел где-то что-то ляпнуть насчет «особого отношения физрука». Мол, страдали от несправедливого отношения, хотели проучить, воспитать физически, показать, что на самом деле сильнее. А еще физрук с ним занимался отдельно, тот хвастался, что каким-то приемчикам его научил. Каким, интересно.

Неофициально, но информация об «особенном отношении физрука» поступила в школу, Николая попросили на выход, без объяснений и без рекомендаций.

Вот, собственно, и вся история.

Та жизнь закончилась. Казалось, вообще жизнь закончилась.

В день увольнения он пришел домой и лег. Лежал несколько дней. Мысли стопорились, давил тяжелый полусон-полукамень. Без снов, без видений.

Желание помочиться смутно прорвалось сквозь пелену. Сколько времени прошло с тех пор, как он лег, он не знал.

Вернувшись из туалета, сел на кровать и огляделся. Знакомые предметы казались странными, чужими. Они были из другой жизни. С трудом он различил ощущение голода, вспомнил, что надо поесть.

Действия вспоминались, он автоматически их воспроизводил. Сходить в магазин, еда, сон. Лежать. Постепенно он распродал почти все, что было в квартире, – мебель, посуду, одежду, книги – не так много и было. Квартиру стал сдавать и очень скоро фактически ее лишился, впустив полукриминальных персонажей, от которых кроме «пока нет денег, потерпи, брат, не на улицу же нам идти» ничего не получал. Знакомства все растерялись, он даже не думал к кому-то обратиться за помощью. Кому была известна история его увольнения, те бог весть что о нем думали; перед иными ему, в прошлой жизни бывшему образцом физического и душевного здоровья, самому стыдно было появиться в таком неприкаянном виде. Однажды он отправился в центр, ведомый смутной идеей о житье на вокзале. А оказался в церкви недалеко от бывшей работы матери, где бывал иногда вместе с ней.

– А просто больше мне идти было некуда. Прибился сначала Христа ради. Тут, недалеко. Тамошний священник меня стал обучать молитве. Там был палисад совсем маленький, и я пристрастился к нему, стал ухаживать, книжки читать про растения. Растения – они благодарные. День за днем ты им добро делаешь, а они тебе отвечают. Тот батюшка, видя мое увлечение, посоветовал меня отцу Владимиру, ему нужен был садовник. И вот я сюда перешел.

Не то чтобы эти двое пришли к Церкви, к Богу. А Бог привел их друг к другу, к этой именно церкви с ее садом. Дабы нашли они утешение. И со мной поделились.

После обеда день быстро заканчивается. Летние вечера жаркие, не замечаешь, как подбирается закат и совсем уж конец дня. С августа все раньше наступает прохлада. Так, по распорядку, проходит лето, самое мирное и прозрачное в моей жизни.

17:00–20:00 – вечернее богослужение.

Я при входе вожусь со свечками, что-то продаю тем, кто пришел на службу. Обязанности невелики.

Вроде бы я и слушаю службы каждый день, но так и не разбираю слов. Знаю, что можно открыть книгу, выучить. Но не хочется. И никто меня не принуждает. Так, в звучании, мне слышится таинство, как будто и не предназначены эти слова для того, чтобы их различить, а только для того, чтобы слышать и чувствовать.

20:00 – ужин.

Также на троих, такой же скромный и неговорливый, как обед. Бывает, что сия трапеза ограничивается куском сухаря и чаем. Бывает, что в эти часы мы немногословно делимся друг с другом событиями и мыслями дня. Хотя, казалось бы, какие там события? Говорим ли мы или молча сидим за столиком на крыльце, мир и покой над нами.

21:00 – вечернее правило.

Время уединения с Богом. Есть определенный порядок и набор молитв для этого, чтобы не уходили в сторону мысли, не блуждали, не улетали в мечтания. Моим – тяжело это дается. Неизменно мои мысли именно что улетают то в мечтания, то просто в никуда. Мне сложно быть с Богом. Я не создана для этого. Слишком я суетна, приземлена. Чем ближе осень, тем чаще я думаю о том, что райская жизнь моя скоро закончится, что нужно устраиваться на работу, что сын вернется с дачи и пойдет в новую школу, что снова будет эта квартира, родители, которых я все меньше понимаю; дословно: не понимаю, о чем со мной говорят и чего от меня хотят.

23:00 – сон.