Кровь и мёд

22
18
20
22
24
26
28
30

Я доплела ей косу и завязала алой лентой.

– Ля-Вуазен еще не приняла решения.

Взгляд ее карих глаз был очень серьезен.

– Но у вас ведь был с ней уговор.

Мне не хватило духу сказать Габи, что наша сделка с Ля-Вуазен была довольно туманной – например, мы не условились о том, найду ли я брата Габи живым или мертвым. Я перебросила косу ей через плечо.

– Все как-нибудь да разрешится.

Удовлетворенная моим ответом, Габи посмотрела на Анселя.

– Я могу почитать по губам, что они говорят, если хотите.

Замечтавшийся Ансель покраснел и отвел взгляд от Коко.

– Хотя они ничего интересного не обсуждают. – Габи подалась вперед и сосредоточенно поморщилась. – Что-то о том, что шассеры сожгли бордель. Не знаю, правда, что такое бордель. – Снова откинувшись назад, она похлопала Анселя по колену. – Мне нравится наша princesse, хотя некоторым тут – нет. Надеюсь, она тебя поцелует. Ты ведь этого хочешь, да? Я хочу, чтобы так вышло, только если и ты хочешь. И если она тоже этого хочет. Моя maman говорит, это называется «согласие»…

– Почему некоторым не нравится Коко? – спросила я, не обращая внимания на Анселя, который чуть не умер от стыда. Услышанное мне очень не понравилось, и я смерила сердитым взглядом тех ведьм, что сидели вокруг. – Они должны ее почитать, она ведь их принцесса.

Габи повертела в пальцах свою ленту.

– А, это потому что ее мать нас предала, и с тех пор мы блуждаем по лесам. Но это очень давно случилось, еще до моего рождения. Может, даже еще до рождения Козетты.

Горькая волна сожаления нахлынула на меня.

За все годы, что мы с Коко были знакомы, о ее матери мы не говорили никогда. Я всегда полагала, что она была Белой дамой – Алые встречались очень редко и рождались непредсказуемым образом, как альбиносы или люди, не способные различать цвета. Но в Шато я ее никогда не искала. Не хотела видеть мать, которая бросила собственную дочь.

Ирония моей собственной судьбы от меня не ускользнула.

– Ля-Вуазен вечно твердит, что «мы правили этой землей с самого ее сотворения, задолго до того, как боги отравили ее мертвым колдовством», – продолжала Габи. Низкий голос и каменное спокойствие Ля-Вуазен она изобразила на удивление похоже. – Видимо, это значит, что ей много-много лет. Мне кажется, она вместе с Николиной ест сердца, но maman мне запрещает об этом говорить. – Габи оглянулась на мать, и ее подбородок слегка дрогнул.

– А давай еще, – сказала я быстро, надеясь ее отвлечь. – Изобрази опять Ля-Вуазен. У тебя здорово получается.

Габи широко улыбнулась, а потом скорчила преувеличенно-суровую гримаску.

– «Габриэль, я не жду, что ты осознаешь подлинную ценность нашего исконного и бессмертного наследия, однако прошу тебя, более не води предназначенных для гаданий животных на прогулки. Они не домашние питомцы».