Тёмный посредник

– Ну что, детка, а теперь продолжение вечеринки.

Она не помнит, что происходит дальше, потому что все вокруг плывет. Плывет лицо Джима в туманной дымке, плывет Майк в обнимку с какой-то девчонкой, плывет еще несколько искаженных в смехе физиономий, которые не кажутся Адри знакомыми.

Когда Джим подталкивает Адри через дверной проем гостиной в чьем-то доме к большому засаленному дивану, она нервно фырчит, продираясь сквозь градусы к реальности. Дом тоже не кажется ей знакомым, но где-то далеко на фоне Майк рассказывает, что это дом его подружки, девчонки, чье лицо маячит рядом с ним. И эта реальность отзывается в Адри еще большей нервозностью, потому что она чувствует, как теряет над ситуацией остатки контроля, и ни один из последующих выборов не является ее выбором.

Адрия валится на диван, когда музыка вновь настигает ее из больших динамиков и разгоняется до угрожающих басов, а лохматый парень в кресле напротив начинает разливать по бокалам виски. Голоса вокруг гудят, взрываются хохотом, пьяными возгласами, сотрясающими сознание. Адри не помнит, как оказалась в этом доме, но помнит, как звучат презрительные нотки в собственном голосе. «Отвали», – произносит она, хоть язык и не слушается, медленно ворочаясь во рту, когда Джим прижимает ее к себе ближе. И даже если он разбирает слова и их смысл, беда в другом – на язык таких, как Джим, эти слова переводятся как флирт. Он обнимает ее за острые плечи и потрясывает в воздухе пакетиком, в котором разноцветные пилюли скачут в такт музыке.

– Я покажу тебе, как надо веселиться, детка, – парень сально улыбается, извлекая на свет голубую пилюлю. Адри нравится голубой. Цвет неба.

Но все, что происходит дальше, ей не нравится.

Пилюля оказывается у нее во рту вместе с языком Джима, и сложно сказать, что из этого хуже. Хуже ли то, что ей приходится запить этот влажный поцелуй виски, или то, что пилюля так быстро проскальзывает внутрь, и ее содержимое стремительно разгоняется по организму Адрии.

Влажные отпечатки чужих губ едва ощущаются на коже сквозь бессилие, густо замешанное с алкоголем. Адрия слишком пьяна, чтобы управлять своим телом. На ступенях ноги не слушаются, заплетаются в невнятной путанице, спотыкаются о паркет. Пальцы лениво цепляются за футболку Джима, чтобы тело не рухнуло вниз. А когда кровать подбирается ближе и горизонтальная плоскость принимает Роудс в неласковые объятия, головокружение атакует с новой силой. Свет лампы в красном абажуре дрожит в углу спальни, укачивая Адри в нервном ознобе и заставляя закрыть глаза, отвернуться от реальности к стенке.

Чужие руки шарят по ее телу, не находя сопротивления, но прикосновения становятся чем-то далеким, ненастоящим. Тем, что происходит как будто бы не с ней. Словно она наблюдает за тем, что происходит с ее телом, на экране, будто все ужасное уже произошло, и теперь остается только просмотреть запись и возненавидеть себя.

Но Джим отпускает ее, когда понимает, что с нее нечего взять.

– Черт, – цедит он сквозь зубы, обжигаясь об осознание и одергивая руку с бедра Роудс, пока она невнятно мычит в подушку что-то нечленораздельное. – Твою мать, знал бы, что тебя так раскатает, не тащил бы сюда.

Он нервно одергивает юбку Адри обратно и отступает в мрачном разочаровании. Последнее, что слышит Роудс, – как воздух взрывается новыми басами, а затем хлопает дверь. И перед тем как окончательно рухнуть в темноту, Адрия настойчиво внушает себе, что все, что не случилось, тоже ее выбор.

Глава 30

– О чем ты думала, Господи!

Адри отчетливо слышит, как на фоне крика Аманды утробно гудит кондиционер, который на последнем издыхании едва справляется с утренней духотой, и его натужные попытки выдать прохладный воздух привлекают все внимание Адрии. Она чувствует, вот-вот и ее снова стошнит, хотя внутри не остается ничего – все возвращено на земли Кентукки, туда, где и было получено.

– Адрия! – Аманда крепче сжимает автомобильный руль и оборачивается к племяннице, требуя ответов. Ответов, которых у Адрии никогда не было. О чем она думала?

Адри жмется к оконному стеклу виском и хватает ртом воздух, пока не додумывается прокрутить ручку, чтобы стекло открылось.

– Если ты хотела угробить себя, можно было найти способы полегче! – Голос тети взвизгивает, а Адрия впервые слышит в ее тоне такие нотки. Они напоминают скрежет пенопласта по стеклу, и Адри неприятно морщится, потому что голова вновь содрогается от нового приступа боли. Но она понимает, что заслужила эту боль, как и каждое злобное ругательство Аманды, которых от самого Кентукки было так много – не счесть. Если учесть, что Аманде пришлось выехать за Адрией в Кентукки в четыре утра, то этих ругательств могло быть и больше.

Впрочем, Адри этого не хотела. Она не просила об этом и уж точно не звала Аманду. Это все подружка Майка, парня с пирсингом, – она оказалась такой сострадающей, что, когда нашла Адрию в своей спальне в полной отключке, кричала на Джима и требовала, чтобы он отвез ее обратно.

Едва ли Джим был способен отвезти кого-то обратно в пять утра, поэтому, когда подружка Майка нашла телефон Адрии, она добилась от нее пароля и настойчиво спрашивала раз за разом, кто может за ней приехать. Адрия промямлила в ответ имя тети, а подружка Майка сделала звонок и позаботилась о том, чтобы Адрия как следует очистила желудок и умылась.