Только в машине Адрия понимает, что ее не захотели оставлять в доме до самого утра, потому что подружка Майка раньше других сообразила, что несовершеннолетняя девчонка под наркотиками – не лучший подарок, который захотят обнаружить ее родители по возвращении. А с учетом того, что она не поверила Джиму, который клялся, что не тронул эту малолетнюю девчонку пальцем, она меньше всего хотела, чтобы ее дом фигурировал в каком-то скверном выпуске новостей про изнасилование.
Поэтому она сама отвела Адрию к мотелю в восемь утра, когда звонок Аманды ознаменовал окончание вечеринки. Ни в том состоянии, что Адрия прибыла в этот дом, ни в том, что покидала его, она бы никогда не опознала его среди всех прочих и тем более не смогла бы назвать его адрес. И уж едва ли она бы стала предъявлять обвинение Джиму, даже с учетом того, что не была уверена, случилось ли между ними что-то.
Крутые девчонки не предъявляют таких обвинений, они делают вид, что так и задумано.
Поэтому, когда Аманда посреди пустынной трассы тормозит на обочине и с силой упирается лбом в автомобильный клаксон, Адрия находит в себе силы думать, что так и задумано.
Она медленно выдыхает, пряча взгляд от палящего солнца, а автомобильный гудок сотрясает каждый нерв в голове, разрываясь в висках болью.
Наконец Аманда отрывает голову от руля и еще долго глядит на рваную линию горизонта.
– Знаешь, я понимаю это, – тетя кивает самой себе. – Сбежать в соседний штат, оказаться с какими-то отвязными парнями в одной тачке, забить на последствия. Я понимаю. Это круто, весело, интересно, и, о боже, я бы хотела сделать так же. Я не понимаю другого…
Она оборачивается к Адрии, но не поднимает взгляда, глядит на коробку передач, бардачок, пыльные коврики в ногах – куда угодно, только не племяннице в глаза.
Адрия знает, почему Аманда не поднимает взгляда, потому что находит ту грань, которую искала последние месяцы. Только если раньше она проверяла, сколько рабочих смен подряд выдержит, чтобы вылезти из болота собственной апатии, то теперь находит совсем другой предел. Сколько нужно терпения и веры, чтобы заставить другого человека поверить, что кроме болота существует что-то еще.
– Я не понимаю, почему вместо того, чтобы плюнуть всем ублюдкам в лицо и переступить через них, ты так отчаянно хочешь, чтобы они добили тебя?
Глупая шальная улыбка трогает губы Адрии. Ей плохо, и, словно бы, чем хуже ей становится, тем сильнее оживает внутри что-то саркастичное и злое. И это злое говорит с той же улыбкой:
– Потому что у меня нет другого выбора?
Аманда качает головой, и Адрия замечает слезы, которые судорожно срываются с глаз тети. Не этому человеку спасать Адрию – не той, которой самой нужна помощь.
– Я не могу так, Адрия, не могу. Я пытаюсь, честно пытаюсь дать тебе другой выбор! – Она всхлипывает, и впервые Адрия видит тетю такой беспомощной. – Я почти уговорила Адама продать чертово ранчо, чтобы мы разделили деньги и разъехались по разным сторонам. Я почти договорилась со школой, чтобы в твоем личном деле не осталось грязных пятен. Я хочу, чтобы ты начала все заново, Адрия, но я не сделаю это без тебя!
Вязкая неприятная тишина заполняет салон, когда Аманда замолкает.
Адри чувствует новый приступ тошноты, которая подкатывает к горлу вместе со словами. Слова первой реакции, рождающейся где-то глубоко в ней. Эти слова кажутся правильными, но Адрия проглатывает их вместе с комом в горле, и на месте этих слов рождаются другие, сухие, царапающие:
– Зачем? В этой школе меня обожают.
Глава 31