– Уходи!
– Я не могу уйти, я должен остаться, – серьезно заявляет мальчишка, и Адрия взрывается.
– Если я отпущу его сейчас, через годик ты найдешь себя запертым в кладовке или, чего хуже, опущенным в унитаз. Будешь все классы собирать свои учебники по коридору, а потом стирать унизительные надписи в тетрадях. Этого хочешь?! – рычит она и злобно встряхивает растерянного парнишку в руках. Ей так хочется сказать больше про тех, кем становятся пацаны вроде этого, сказать, как больно они способны сделать, когда наберутся гонора, созреют, окрепнут и смогут уверенно стоять на ногах. Улыбаться нахально, шутить в лицо, подыгрывать тебе, позволяя думать, что ты можешь их обыграть. Какими ужасно уверенными они себя чувствуют, когда наконец вырывают свою победу. Победу, которая принадлежит им по праву.
Адрия хочет сказать так много, но молчит. Потому что не поймет Итан, не поймет пацан рядом с ней, не захочет понять она сама.
– Он уже испуган и вероятно извлек жизненный урок, – рассудительно выговаривает Итан, и Адрии вдруг вновь кажется, что он куда взрослее и мудрее ее даже в свои десять лет. Что он знает, что его ждет, и с холодной решимостью принимает это. Как монах, который принимает обет молчания и больше никогда не пожалуется о своих невзгодах. Как странник, который отправляется в путь не потому, что ищет приключений, а потому, что этот путь – единственное, что у него есть, что ему предначертано и уготовано.
А еще она внезапно вспоминает слова, которые когда-то Итан адресовал ей с заднего сиденья пикапа:
«Надеюсь, ты не как Мартин, – тихо, но деловито заявил он тогда. – И ничего не сломала».
Адрия опускает взгляд и видит в удавке галстука, сжатого в ее кулаке, такого же испуганного ребенка, каким нашла в первый раз Итана. Всего лишь ребенка. Ужас осознания прокатывается по ней холодной волной, забирается мурашками под мокрую кофту. Отрезвляет. Она ведь не собиралась ничего делать на самом деле – только испугать, заставить почувствовать, как страх ядом растекается внутри, как отравляет, забираясь в самые потаенные уголки, а потом остается там навсегда, как плесень, которую не вывести и с которой тебе придется мириться всю жизнь. Бояться подвалов или отшатываться в ужасе при виде крысы.
Но смогла бы Адрия остановиться на одной лишь угрозе? Был бы смысл в том, чтобы останавливаться?
Она резко выпускает из ладони галстук, и мальчишка, теряя равновесие от неожиданности, валится на землю, плюхаясь задом в лужу.
Адрия поднимает тяжелый взгляд на Итана. Внутри нее леденящая пустота, в которой звенит единственная мысль. Единственное, что она хочет сказать: что она не как Мартин.
Не как Мартин. Она хуже.
Но Адрия уходит, произнося совсем другие слова:
– Ладно, можете веселиться сами. Только в следующий раз не жди моей помощи.
Но прежде чем уйти, она оборачивается, глядя на Итана и едва ли обращая внимание на мальчишку, который поднимается с земли, утирая слезы.
– Я все-таки сломала самолет. Не зря ты опасался.
И она отступает в плотную пелену ливня и оставляет их двоих – мальчика, в котором нет ни капли смелости, и мальчика, который однажды еще поплатится за свою смелость.
Глава 36