И Адри медлит, не решаясь дернуть ручку двери.
Раньше ей требовалась решимость, чтобы остаться. Теперь ей требуется решимость, чтобы уйти. Что произошло? Может быть, она все-таки похожа на мать, которая оголтело гонится за комфортом?
Адрия не знает. Скрипя зубами, она думает, что еще не поздно выскочить из машины и сбежать, но не двигается с места, впитывая эту неловкую тишину всем своим существом. Мартин ждет, но, получив очередной молчаливый ответ, заводит машину и трогается с места.
Адрия отводит немигающий взгляд и, пытаясь унять злость, разглядывает приборную панель. Идеально ровные линии, округлые кнопки, циферблаты под полированным стеклом. Вот бы в жизни все было так же просто – нажимаешь на кнопку, и свет озаряет будни, щелкаешь переключателем, и где-то внутри включается подогрев. Поворачиваешь ключ в замке зажигания, и затухают все чувства.
Но ее жизнь – не автомобиль, не управляемая машина с понятной логикой. Только если двигатель внутреннего сгорания. Все сгорает внутри, и энергия ненависти позволяет двигаться. Жить.
Но сегодня все случается по-другому. Когда планер парил в голубом небе, она ощущала больше, чем легкость. Жизнь. Свободу. А свободу в своей жизни Адрии удается вкусить куда реже, чем злость. И не настолько она очерствела, чтобы не понимать, какое из этих двух чувств имеет большую ценность. Но признавать это вслух едва ли не сложнее, чем прочувствовать.
Отворачиваясь к окну, Адри пытается побороть раздражение и заставляет себя поверить, что эта грязная клякса не перечеркнет весь сегодняшний день. В конце концов, может быть, она погорячилась, и в происходящем есть место и ее вине. И в следующий раз она не допустит этого, если следующий раз когда-то случится.
Всю дорогу все трое молчат.
Глава 15
Произошедшее быстро забывается, стирается из памяти совсем другими противоречивыми впечатлениями, которых с приходом Мартина в жизнь Адрии становится больше.
Раз в несколько дней они с Лайлом проводят время вместе. Теперь эти встречи меньше напоминают столкновение и больше походят на долгосрочное перемирие с неизменным духом соперничества. Только теперь соперничество это оказывается не такое злое и принципиальное. Оно допускает звонкий смех, многозначительные паузы, долгие поцелуи на крыше пикапа и даже слова, которые даются Адрии сложнее всего, потому что у слов, таящих за собой правду, самая большая цена.
Периодически Адрия вновь вспоминает, что Мартин Лайл – не тот, кто заслуживает знать правду о ней. Время от времени течение снова выбрасывает ее на берег, где она оказывается в гордом одиночестве, – уходит, хлопнув дверью, скалится, вспоминая, с чего все началось. Но все неизменно меняется. Несмотря на сопротивление Адрии, их с Мартином встречи обретают новый смысл.
Неизменным остается только то, что каждая их встреча проходит в тени. Никто, кроме Итана Лайла, не видит их вместе. Ни долгих жадных поцелуев в салоне пикапа, ни кратких, но таких концентрированных диалогов в коридорах стадиона. Ничего, кроме острот и болезненных уколов, которые они продолжают с усердием загонять друг другу на публике. Они придерживаются привычных ролей, потому что отступить от них значило бы нечто большее. То, что ни Мартин, ни Адрия не могут себе объяснить. Ни объяснить, ни позволить.
Всякий раз, когда Мартин паркуется в самом дальнем углу парковки или между заснувших осунувшихся зданий на окраинах Рочестера, они вновь оказываются в темноте, сокрытые от посторонних глаз. Тот яркий солнечный день стал единственным, когда их связь оказалась под лучами солнца, под взором единственного свидетеля, который хранит молчание. Ведь их отношения существуют только тогда, когда не существует свидетелей.
В школе Мартин Лайл показательно отводит от нее взгляд, а Адрия демонстративно проходит мимо.
Она знает, что так лучше. Привычно, понятно – разные полюса, километры презрения между ними, и не важно, что в темноте происходит совсем другое. Презирать Мартина Лайла куда проще и понятнее, чем раз за разом оказываться с ним рядом.
Через неделю после запуска планера они сталкиваются в коридорах школы – Мартин случайно влетает в Адри из-за угла, в торопливой спешке не заметив помеху. Роудс больно врезается в него боком, едва устояв на ногах. Секунды промедления порождают у свидетелей вопросы. Извинения могут быть странными. Ведь ни Мартин Лайл, ни Адрия Роудс не опускаются до извинений.
Адрия принимает решение первой, реагирует быстрее, чем Мартин успевает понять, что произошло. Под взглядами приятелей Лайла она скалится и грубо пихает его в грудь:
– Смотри, куда прешь!