Дамы стоили здешних обитательниц. Кто больше напоминал обморочных заморских трясогузок, а кто, как эта сладкая парочка с Пирошиэлью за компанию, — оперённых василисков.
Подивившись точности обнаруженного соответствия, Адалин нарочито фальшиво, но изящно поклонился. Янарьед Пирошиэль хихикнула, похотливо сверкнув глазёнками. Бледная, невыразительная девица за её спиной залилась мертвенно-лиловым румянцем. Рядом с ослепительной порфироносной госпожой весь этот кружевной террариум смотрелся жалко. Именитые упырицы мало отличались от хрестоматийных описаний оных.
— Адалин, — нежно прозвенело от клеток сквозь жуткий грай.
Её Величество изволила сменить гардероб. С проворством, достойным лучшего применения, мрачная чернота переродилась выразительным, винноцветным багрянцем, глубоким и волнующим. Фладэрик почти устыдился: сам он употребил случайную передышку для иных целей, с благопристойностью имевших мало общего. Переодеться следовало если не из соображений галантных, то ради убедительности.
Глава 2. Сполох
Старший Адалин покидал тронный зал Её Величества в растрёпанных чувствах. Говоря проще, в ярости. На себя, на проклятую коронованную красавицу и весь её приторный, ядовитый двор.
Косые взгляды Дам, исполненные зависти или подозрения приветствия державных мужей, шепотки и общая мертвенность бесили крепче откровенной ненависти, тоже кое-где мелькавшей. Но больше того злился Упырь на собственную дурость: на недочитанные свитки, отсрочку, покрывавшую постыдное малодушие видимостью дружеского участия, и — венцом болотно-вязкого бессилия — чары, затуманившие последний разум.
Синеглазую Айрин не зря чествовали прекраснейшей из королев, изяществом подобной самой Жрице.
Фладэрик, сердито вколачивая каблуками замковую пыль, направился не в палаты, пожалованные в почётной Алой башне, что подпирала Королевскую, а прямиком к чародеям, куда обыкновенно подданные предпочитали не соваться. Во-первых, проницательные вельможи справедливо опасались за жизнь, поскольку чудовищный выкидыш колдовского зодчества слишком горестно вздыхал и постанывал, шатаясь на ветру. Во-вторых, сносить паскудный нрав и странные пристрастия обитателей выучились единицы.
Замковые чародеи, за редким исключением, страдали от целого вороха одержимостей и недугов, включая прострелы и подагру, чем объяснялись немотивированная агрессия, сварливость и не без основания подозреваемый каннибализм.
Фладэрик относился к особенностям придворных чароплётов снисходительно, как к издержкам ремесла. В конечном итоге, ему вменяемые колдуны или сильно уравновешенные шаманы тоже не часто попадались.
Поднимаясь по изломанной, попятнанной реагентами и основательно подкопчённой винтовой лестнице, Адалин сознательно игнорировал антураж: покойничков разной степени свежести, цепи-кольца-решётки, вмурованные в стены под произвольными углами, бодреньких тварей, пробравшихся с Кромки и контингентом местным полонённых в клетях, а то и стенах. Клацающие во мраке челюсти восторга не вызывали, но отчего-то и не беспокоили. Пойманные мудрецами кромешные страсти стерегло проверенное столетиями колдовство. Магические знаки, начертанные на камнях, и заговорённые решётки, отлитые узором. Куда опаснее выглядели сточенные, скользкие ступени. И сами мудрецы.
Что ллакхарские чудодеи, что навьи, отличались досадным легкомыслием, давно поправшим здравый смысл любопытством и чреватым последствиями нездоровым интересом к Кромке, а значит, и тому, что притаилось за ней.
«Ты теперь Кромешник, — прошелестели в памяти цветастые осколки. — Тебе сторожить границы».
Кромка отделяла явь от запредельных сфер, где людям, да и нелюдям, не находилось места. Где властвовали силы, непонятные и чуждые подлунным землям. Где царил иной закон. Размыкать Кромку, погружаться в неё или пересекать непосвящённым возбранялось. Ведун Беггервран из Драб Варьяна, старейший из шаманов, однажды проговорился, что и посвящённым там делать нечего: духи Кромки непостижимы, вероломны и не ведают привычных чувств. Но так ехидный старец, закусывая высушенной шляпкой мухомора, частенько говорил и про живых.
«Твоя рука сжимала рукоять», — улыбнулся Ваа-Лтар.
«Твоя», — отозвались ломаные тени, прятавшие шахту.
Фладэрик так погрузился в размышления, что на припылённую окрестность внимания не обращал, пока из очередной ниши ни вынырнул окутанный сапфировым мерцанием долговязый силуэт, напоминавший остов в полотне больше, чем окрестные скелеты.
— Упырь? — Инистый призрак кашлял, заслоняясь широким рукавом белоснежной рубахи. Несколько некрупных, в пядь величиной, светляков разгорелись ярче за плечами белёсого умертвия, щедро озарив исчерченную копотью кладку. Покатые ступени ввинчивались во мрак вдоль шахты.
— Здравствуй, Сполох, — поприветствовал Адалин, чуть улыбнувшись.