Неведомый

Голос Мейджа доносился как будто издалека – и Абнер попытался дернуть подбородком, отгоняя назойливого лекаря. Даже умереть ему не давали спокойно. Однако тело, лениво плавающее в сонном дурмане, его не слушалось. Боль разрушала все оковы и кусала его сотней острых клыков. Как там Брунна? Кто поможет ей? Когда Абнер видел ее в последний раз, она держала на руках маленькую принцессу и даже не подняла на него взгляда.

Не попрощалась.

Впрочем, Абнер мог ее понять: он бросил Брунну, обрек на страдания, если не на смерть. Мало кто смог бы такое простить – и уж точно не его жена. Небра умер. Надо же – почему-то сама мысль об этом казалась Абнеру нелепицей. Вероятно, потому что такие люди никогда по-настоящему не умирают? И остаются жить в чужих воспоминаниях, словах. Или, как в случае с Неброй, – в проклятиях.

– Почему ты смеешься, ведьма? – Абнеру действительно было интересно, отчего женщина, которую он одним словом мог лишить жизни, так развеселилась.

– Ох, милый юный король, – ведьма улыбнулась, – ты же совсем ничего не понял. Ты слишком добр и слишком невнимателен. Ты отдал смерти большой урожай – и все же кое-что ты упустил из своего вида. Бедный слепой король.

Один из тахери размахнулся и ударил женщину по лицу. Она на мгновение замолкла, а потом опять захохотала – еще громче. Парень снова поднял руку – на его бледном лице не читалось ни злости, ни ненависти. Только отвращение, как будто вместо красотки он держал мешок навоза.

Верные Слепому богу и императору, тахери напоминали Абнеру одурманенных рабов, которыми славились Три сестры. Он сам никогда их не видел – но слышал, что эти люди, обращенные то ли магией, то ли каким-то другим способом в безмолвных и послушных призраков, готовы выполнить любую волю хозяина.

– Постой. – Тахери искоса посмотрел на своего короля и разжал кулак. – Говори. Почему же я слепой?

Кровь из разбитого носа перепачкала лицо ведьмы, но она по-прежнему улыбалась. Позже, когда на ее шею надевали петлю, беспечная улыбка продолжала кривить полные губы. Не было в мире вещи, способной погасить горящий внутри нее огонь. Абнер даже позавидовал ей – всего на минуту, до того, как позвонки ее сломались, а ноги безжизненно повисли в воздухе.

Тогда он еще не знал, что есть вещи страшнее смерти.

– Ах, бедный, несчастный король. Ты пропустил его. Тебе стоило сжечь всех и все дотла. Но ты, ослепленный ненавистью и местью, так ничего и не понял. Когда уничтожаешь стаю, нужно быть осторожным – стоит одной птице выжить, как она обязательно вернется, чтобы выклевать твои глаза за своих собратьев. Мягкое сердце – твоя погибель. Однажды ты вспомнишь меня, когда придет твой черед расплачиваться за доброту.

Слова ведьмы тогда взволновали Абнера, и его улыбка дрогнула. Она говорила полную бессмыслицу, и это могло быть бредом, порожденным страхом. И все же… все же…

– Я думал, за доброту полагается награда. – Абнер попытался превратить свой ответ в шутку, хотя внутри него зашевелился неприятный холодок. Калахатские ведьмы видели будущее – вдруг эта безумица знала что-то и о нем? – И когда же, по-твоему, он придет за мной?

– Доброе сердце – погибель всех глупых королей. Ты пытался закалить свое в огне и крови, но ничего не получилось. Он придет за тобой – неведомый с зеленью в глазах, которого чужие руки украли у смерти. На рассвете, которого ты не увидишь. Обреченный умереть в ту ночь, он выжил. Прямо у тебя под носом! – Ведьма покачала головой, отчего монеты в ее длинных волосах зазвенели. – Когда-нибудь ты вспомнишь мои слова, несчастный Абнер Стравой. Можешь закрыть все рты, уничтожить всех, в ком течет колдовская кровь, но мои сны всегда сбываются. Ты вспомнишь мои слова, когда будет слишком поздно. Когда лютые псы станут раздирать твою плоть, ты сам будешь молить всех богов, чтобы он пришел и освободил тебя.

Абнер вспоминал их, лежа под мехами, израненный руками Мейджа и проклятой хворью. Лекарь ушел, выполнив свое дело. Вероятно, в последний раз. Ни псы, ни боги не торопились забрать душу Абнера – черная, грязная, она никому не была нужна. Зажженный в жаровнях огонь порождал тени. Уродливые, скрученные, они ползали по стенам. И Абнеру казалось, что они подбираются к нему все ближе и ближе с каждой минутой.

Он бы предпочел, чтобы тени обрели плоть и задушили его здесь, на этом самом месте. Время ползло медленно – в ожидании оно всегда будто стоит на месте. Мазь дурно пахла, и все тело то болело, то чесалось – и непонятно, что хуже. Абнеру захотелось пить, и, хотя кувшин с водой стоял рядом, у него не было сил даже взять его в руки.

Знал ли об этом император, когда подговаривал Абнера забрать сердце Норвола себе? Черная кровь, текущая в его жилах с той самой ночи, не давала собственному сердцу Абнера остановиться. И не позволит – до тех пор, пока его не заберут руки неведомого.

Только что-то он запаздывал на свидание.

Едва Абнер подумал об этом, как в его шатер, низко склонив голову, протиснулся один из гвардейцев. Мужчина снял шлем и выставил его перед собой, как будто пытался им защититься от Абнера. При виде короля, лежащего, будто живой труп на промокших от крови и гноя простынях, воин даже отступил назад. После покраснел и торопливо подошел ближе. Поклонился еще раз и зачем-то обернулся, хотя вслед за ним никто не зашел.

– Ну, – поторопил его Абнер, – что случилось? Уже светает?