— Знаешь, Абрам, если меня оставят на свободе с условием — сиди и строчи, пока история ОГПУ-ГУГБ не будет написана, умру от старости через много лет. Помнишь наши лучшие операции? «Трест», «Синдикат», «Тарантелла». Я начинаю повествование, но вынужден переделывать множество раз, потому что список фигурантов что ни месяц меняется. Вчерашние герои вдруг становятся изменниками.
— И что же будешь делать, когда неарестованные закончатся? — грустно пошутил Слуцкий.
— Есть ценный резерв — умершие до тридцать седьмого. Они навсегда герои. Из живых, если брать верхушку, мы с тобой да еще полдюжины.
— Вот и пиши: агент номер икс-икс, чье имя не разглашается, при поддержке коммунистического подполья разработал и осуществил операцию по уничтожению контрреволюционной троцкистской ячейки. Если не называть имен, дат и мест акции, твой труд будет закончен за день.
— Да кому он нужен… — Артузов отпихнул стопку папок с грифом «совсекретно». — История никого и ничему не учит. Мы слишком спешим. Одно дело — диверсия с уничтожением конкретного объекта. Ее можно организовать быстро.
— С Троцким ни у меня, ни у тебя не получилось.
— Ты прав. Скоростные методы не всегда работают. А на внедрение агента, что годами будет ввинчиваться в окружение объекта, вечно нет времени.
Слуцкий старался не называть по имени их самую большую проблему. Чисто по суеверию — чтоб не привлечь к себе внимание черного духа репрессий, не сглазить… Но сейчас не сдержался.
— Потому что ни один из нас не усидит на посту до момента, когда многолетние усилия дадут результат.
В подвальной конуре повисла мрачная пауза.
— Да… — протянул наконец Артузов. Он, итальянец по происхождению, сохранил легкий забавный акцент, но сейчас его говорок звучал не смешно. — Вот Хью Синклер. Он возглавляет МИ6 с двадцать третьего года. Максимум, что ему грозит — это отставка. Ему позволительна роскошь задумывать операции на пять, на десять лет.
— Артур! — во внезапном порыве произнес Слуцкий. — А если бы сейчас у тебя была возможность рвануть — не к англичанам, так просто затеряться где-то?
Архивариус замкнулся. При всей многолетней дружбе со Слуцким он не дал бы руку на отсечение, что откровенность начальника ИНО — не более чем провокация, чтобы выслужиться перед Ежовым.
— Нет. И тебе не советую. Даже не пытайся оформить дальнюю командировку, как бы ни было оно нужно для дела. Мы, начинавшие с Ягодой, сейчас как под увеличительным стеклом.
— Понимаю…
— Я не могу завершить историю прошлых лет, но главу «Тридцать седьмой год» не сложно закончить единственной фразой: зарубежная агентурная работа сворачивается. Или у тебя еще остались люди?
А это уже могла быть провокация со стороны Артузова. Пусть он сохранил допуск к архивным данным, разглашение актуальной оперативной информации дорого обойдется. Слуцкий постарался не встречаться с ним глазами, чтобы не выдать этих мыслей. Не хочется врать единственному человеку в центральном аппарате НКВД, заслуживающему доверия. Но и полагаться сегодня на кого-либо — безумие. Начальник разведки ограничился половинчатым ответом.
— Некому поддерживать связь. Легальная берлинская резидентура скукожилась до одного штыка.
— Все, за что мы боролись столько лет… Я оборвал связи с товарищами. Если и меня… Ты понимаешь.
— Конечно.