— Согласен, — прогудел Хельмен. — Саботаж. В Норвегию прибыло сто шестьдесят кило динамита. Если подорвать судовую машину, пароход застрянет в порту на месяц-два.
Волльвебер вперил в него взгляд. Узкие темные глаза налились угрозой, все присутствующие знали — отнюдь не шуточной. Руководитель коммунистического подполья имел обыкновение быть жестким не только с врагами.
— Потом отремонтируется и выйдет в море? Вы в своем уме? Так, товарищи, кто устал от сражений на передовой, прошу в тыл. По советским каналам будете переправлены в Москву.
Почему-то гарантированное убежище в стране Советов прельщало не всех. Волльвебер напомнил: подпольная диверсионная деятельность не прекращается по собственному желанию, увольнением или выходом на пенсию. Каждый из собравшихся в доме Михаэлса слишком много знает об организации, чтобы удалиться на покой в капиталистической стране. Тональность разговора поменялась после реплики единственной женщины.
— Вы мужики или нытики? Думаете, моряки не знали, что везут военный груз? Им наплевать на людей в Мадриде и Валенсии. Только бы не потерять проклятую работу, — она нервно загасила окурок и тут же потянулась к новой папиросе. — Эрнст прав: идет война, и никто не отсидится в нейтралах. Я сама проникну на любой корабль, пока мужчины не утратили похоть. Какая следующая цель?
Амазонка легкого поведения не успела получить задание — с улицы донесся предупреждающий свист.
— Конрад кого-то увидел… — забеспокоился доктор.
— Уходим по одному через заднюю дверь, — скомандовал Волльвебер. Сбор нескольких важнейших фигур подполья сам по себе был достаточным риском, продолжать искушать судьбу в надежде, что тревога ложная, не стоило. Он показал пример.
Микроскопический задний дворик, обнесенный ветхим забором, имел важную деталь — лаз в соседний двор, оттуда на параллельную улицу.
— Гестапо могло перекрыть квартал, — заметил Хельмен. Сказал он это без особого страха, просто оценивая ситуацию.
— Увидим, — буркнул Волльвебер и первым нырнул в дыру между досками. Они счастливо избежали клыков огромного беспородного пса, когда со стороны дома Михаэлса донесся звук выстрела. — Не паниковать! Мы возвращаемся из гостей, к собранию красных не имеем никакого отношения. Расходимся, не торопимся.
Он распахнул калитку, огляделся — никого.
— За мной!
На Гамбург быстро опускался вечерний туман. Еще полчаса — и осенняя мгла размоет очертания домов. Но судьба не отвела им столько времени. Сначала раздался топот ног, неумолимо приближавшийся, затем прозвучал окрик «стоять!».
Нервы не выдержали у полицейского. Он выхватил служебный револьвер и пальнул в направлении человека в эсэсовской форме. Тот упал, двое других остановились и открыли огонь.
Волльвебер метнулся к забору, потащил за собой Хельмена. Пуля вышибла щепки над головой, другая была послана точнее. Полицейский выронил оружие, начав заваливаться на мостовую. Его сменила Хельга. Она выхватила из сумки маленький пистолет и принялась часто нажимать на спуск.
— Бежим!
Ни у Хельмена, ни у Волльвебера при себе оружия не было. Оно вряд ли бы помогло: на звуки бурной перестрелки к эсэсманам наверняка мчалось подкрепление.
Массивный норвежец бегал плохо и начал выдыхаться уже через пару сотен метров. Пистолетный лай затих. Волльвебер оглянулся. Вдалеке поперек мостовой лежали тела, а их с Хельменом настигал высокий молодой офицер, второпях потерявший фуражку.
Понимая, что оторваться не удается, подпольщики свернули в проулок. Короткий тупичок закончился наглухо запертой дверью, а высота забора с заостренными кольями наверху не оставила надежды: единственный выход на волю — сзади, где замер унтерштурмфюрер с вальтером в руке. Его профиль был отчетливо виден на фоне дальнего забора. До беглецов донесся диалог: