— Но мне же приказано крепко ввинтиться, ждать очень большого задания: вроде как разрушить важный объект или грохнуть кого-то из нацистских бонз.
— Команды на диверсию или ликвидацию я не дам. Пока не дам. Ты — секретный запасной козырь в рукаве нашей разведки.
Только странно, что секретного козырного короля вытаскивают из рукава для спасения валета. Например — Волльвебера.
Серебрянский вдруг встает. За окном усилился снег. Учитель опирается о подоконник и смотрит на сугробы, прикрывшие непролазную грязь улицы Республиканской.
— Знаешь? Я в Минске родился. Давно тут не был.
Наверное, вернулся и увидел, что здесь по-прежнему не Париж. Это я про себя. Вслух выражаюсь сдержаннее, чтоб не ранить его местечковый патриотизм.
— Кое-что меняется. Трамвай пустили.
Мимо цели. Серебрянский ведет разговор о другом.
— Люди оккупацию помнят. И то была кайзеровская армия, не СС. Впрочем, я не собираюсь рассказывать, что такое СС и что натворят истинные арийцы, дорвавшись до низшей расы. Сочувствую, тяжко отираться в такой компании. Но… — мой собеседник отрывается от созерцания снежного пейзажа. — Но тебе предстоит еще и внедрение к англичанам.
— Да. Как только Колдхэм с племянницей вернутся в Рейх.
Он утвердительно опускает веки.
— Двойному агенту трудно. Ты будешь тройным!
— Это приказ. Так что слово «устраивает»…
— …не имеет смысла. Что же, тебе виднее. Кстати, Тео!
— Да?
— Не держи зла на Слуцкого. Он чиновник, карьерист, как разведчику ему далеко до Артузова и Шпигельгласа. Но в душе мужик неплохой. Его мама была знакома с твоей минской бабушкой.
— Почти родственник!
— Не иронизируй. Думаю, он пытался обеспечить тебе надежную легенду, перестарался. Кстати, твой отец жив-здоров, по-прежнему рисует чертежи в шарашке. Через пять лет после ареста будет выпущен досрочно.
То есть летом сорок первого года. Отлично! Лучше мне ему на глаза не попадаться.
— Спасибо! Волнуюсь за него. О свидании, конечно, не может быть и речи?