Лютгер Бринкманн жил, как оказалось, в давно пустующем цехе старого машиностроительного завода – почерневшая кирпичная кладка, окна с железными сетками и запотевшими двойными стеклами. С улицей здание соединялось металлической погрузочно-разгрузочной платформой метров двадцати пяти в длину, под ней буйно росли сорняки и валялся мусор. Рядом стояло несколько машин, которые давно следовало бы отправить на свалку. В ржавой прохудившейся бочке для дождевой воды, очевидно, разводили огонь. Во всем ощущался упадок. Тем, кто здесь жил, ни до чего не было дела. Эти люди ленились собирать мусор, ухаживать за своими автомобилями, поддерживать дом в приличном состоянии.
Не найдя нормального входа в здание, Йенс дошел до конца платформы. К ней вели шесть осыпающихся бетонных ступенек. Сама она была сплошь покрыта граффити и уставлена всяким хламом вроде самодельных пепельниц из металлолома. Между балками козырька, защищавшего ее от дождя, протянулась желтая бельевая веревка. Судя по замызганным креслам-мешкам, старым садовым столам и стульям, а также по трем кособоким шаровым грилям, платформа служила обитателям этого примечательного дома чем-то вроде террасы. Наверное, здесь жила целая коммуна, потому что для одной семьи здание было слишком велико.
В длинной стене слева от Йенса на расстоянии десяти-пятнадцати метров друг от друга белели три пластиковых двери с окошками из армированного матового стекла. Одно из них было разбито и заклеено стикером с надписью: «Долой любую власть!» Комиссар Кернер понял, что его здесь ждет не самый теплый прием – ведь он, вообще-то говоря, пришел сюда как представитель государственной власти.
«Ни звонков, ни табличек с именами, – подумал Йенс, изучив все три двери. – Где же искать этого Лютгера Бринкманна?»
Догадываясь, что жильцы не обрадуются беспокойству в этакую рань (всего-то полдвенадцатого), он тем не менее решил: «Буду барабанить в каждую дверь, пока не откроют. Просто так не уйду. Может быть, конечно, я зря трачу свое время и время Виолы, но других зацепок все равно нет. Значит, надо отработать эту. Вдруг разносчик пиццы видел того, кто был у клиентки в квартире?»
Уже подняв кулак, чтобы постучать, Йенс остановился. Первая из дверей, скрипнув, открылась сама. Оттуда вышла девушка с длинными растаманскими дредлоками, в кислотно-желтых, до неприличия коротких шортах и черном бюстгальтере. Худое тело в татуировках, в ушах и пупке пирсинг.
Йенса она увидела не сразу. Сначала потянулась, как делают только что проснувшиеся люди, достала сигарету из деревянного ящичка, лежащего на столе, закурила и лишь тогда заметила, что стоит на платформе не одна. Это открытие не испугало ее, а только заинтересовало.
– Ишь ты, бычара! – сказала она, весело посмотрев на Йенса очень красивыми голубыми глазами.
Он подошел.
– Как ты догадалась, что я из полиции?
– Сюда приходят или жильцы, или быки. Ты здесь не живешь.
– Рад, что дело не в том, как я выгляжу.
– Не радуйся раньше времени. Просто внешность для меня не первый критерий.
Девушка затянулась, выпустила дым и остановила на полицейском испытующий взгляд. То, что она полуголая, похоже, нисколько не беспокоило ее.
– Кто вы? – спросил Йенс.
– Человек, знающий свои права, – ответила она с приторной улыбкой, сквозь которую просвечивал пронзительный ум.
Йенс достал удостоверение, отметив про себя: «Сейчас никто не верит, что ты бык, пока не покажешь карточку. А некоторые и после этого не верят».
– «Йенс Кернер, тридцать третий комиссариат», – прочла растаманская королева. – Это далековато отсюда. Разве здесь твоя территория?
– Моя территория везде. Так как тебя зовут?
– Линда Грин. Двадцать два года. Учусь на юридическом.