Истоки человеческого общения

22
18
20
22
24
26
28
30
3.2.2. Социальная мотивация: помощь и обмен чувствами

Другую часть общей картины создают специфически человеческие кооперативные социальные мотивы. Грайс (1975) в своем основополагающем анализе подчеркивал, что коммуникант и реципиент во время своего взаимодействия сотрудничают, главным образом, для того, чтобы передать сообщение (то есть, чтобы реципиент узнал о социальном намерении коммуниканта), и это является их совместной целью. Это означает, что коммуникант старается сообщать информацию таким образом, чтобы она была понятна реципиенту, а тот, в свою очередь, старается понять, совершая очевидные умозаключения, задавая при необходимости уточняющие вопросы и т. д. (см. Clark 1996 для описания референции как совместной деятельности). В то же время нет очевидных свидетельств тому, что животные других видов таким же образом сотрудничают в процессе коммуникации, например, переспрашивают для уточнения.

Такая атмосфера сотрудничества, в которой люди работают над передачей сообщения, обусловлена, в первую очередь, их видоспецифическими кооперативными коммуникативными мотивами. Эти мотивы появились в ходе эволюции, и поэтому нам потребуется осветить их филогенетическую историю — то, как они возникли, как они структурировали человеческую коммуникацию и какое обоюдное преимущество получают коммуникант и реципиент, если они движимы такими мотивами. Мы сделаем это в главе 5. Сейчас же для начала отметим следующее. В процессе коммуникативного акта коммуникант часто открыто демонстрирует свои мотивы путем выражения эмоций, чтобы, помимо референциального компонента, предоставить реципиенту дополнительную информацию, по которой тот сможет заключить о его, коммуниканта, текущем социальном намерении. Например, я могу указывать вам на ручку с требовательным или просительным выражением на лице, чтобы попросить вас принести ее мне. Или же мое поведение может выражать удивление и возбуждение, чтобы показать мою радость по поводу того, что моя потерянная ручка здесь. Или же с вопросительным выражением, чтобы спросить, не ваша ли это потерянная ручка. Или же с нейтральным выражением, чтобы просто поставить вас в известность, что здесь есть ручка. Хотя конкретных социальных намерений бесчисленное множество, у человека существуют всего три базовых коммуникативных мотива. Это подтверждается тем фактом, что они раньше всего возникают в онтогенезе (см. главу 4), а также тем обстоятельством, что у них имеются высоковероятные эволюционные предпосылки в области социального взаимодействия людей как такового (см. главу 5).

Первый и наиболее очевидный коммуникативный мотив у людей — это мотив просьбы, запроса (requesting) (т. е. добиться, чтобы другие сделали то, что от них хотят), который, в общем случае, является свойством намеренных коммуникативных сигналов всех человекообразных обезьян. В отличие от последних, люди не приказывают другим, а ведут себя более мягко — просят помощи у кого-нибудь, кому будет приятно им ее оказать. Так что, в отличие от требований (imperatives) человекообразных обезьян, требования людей принимают разнообразную форму, от приказов до вежливых просьб и даже предложений и намеков — в зависимости от того, насколько выражена предполагаемая установка на сотрудничество у реципиента. Так, если вы находитесь на моей земле, я могу приказать вам убраться или же просто проинформировать вас о том, что мне бы хотелось, чтобы вы ушли (или даже просто о том, что это моя земля), если я считаю, что вы с готовностью подчинитесь этому требованию. Просьбы первого типа можно назвать индивидуальными запросами или просьбами, поскольку я прямо говорю вам, что сделать, а требования второго типа — требованиями или просьбами, ориентированными на сотрудничество, поскольку в этом случае я всего лишь информирую вас о своих пожеланиях, и предполагаю, что вы решите помочь мне их осуществить. То есть, если я просто проинформирую вас о своем желании, чтобы вы ушли, то для того, чтобы просьба сработала, мои желания должны быть вам небезразличны[11]. При всем своем сходстве, указательные жесты, которые выполняют шимпанзе, когда указывают людям на ту пищу, которую хотят получить, не являются кооперативным требованием, поскольку обезьяны пытаются заставить человека сделать необходимое им действие прямо, а не путем информирования его о своем желании. Они не ожидают, что если сообщить о нем другому, то человеку (и тем более другому шимпанзе) это будет небезразлично. Но людям-реципиентам часто есть дело до желаний других. У них есть собственные причины, по которым им нравится выполнять чужие просьбы, если эти просьбы не слишком обременительны. И поскольку коммуниканты-люди осведомлены об этом, то во многих ситуациях им достаточно всего лишь дать знать о своих пожеланиях.

Второй базовый мотив человеческого общения, по-видимому, уникальный для нашего вида, отражается в том факте, что люди часто предлагают свою помощь другим даже без соответствующей просьбы. В частности, они оказывают помощь в виде предоставления другим информации, даже если у них самих нет в этом личной заинтересованности. Информирование действительно представляет собой предложение помощи, поскольку обычно я информирую вас о вещах, которые считаю полезными или интересными для вас, а не для себя, и при этом исхожу из имеющегося у меня знания о ваших планах и интересах (даже если в конечном итоге за этим поступком стоят какие-то другие, мои собственные эгоистические мотивы). Так, я предполагаю, что пытаюсь быть вам полезным, когда показываю на оброненную бумажку или говорю, что начальник сегодня в плохом настроении. Используя известную формулу Сёрля (1999), можно сказать, что просьбы отражают направление от-Тебя-ко-Мне, поскольку я хочу, чтобы ты выполнил мое желание, тогда как информирование отражает направление от-Меня-к-Тебе, поскольку я хочу удовлетворить твои интересы и пожелания. Очевидно, что для того, чтобы оказывать другим помощь, откликаясь на соответствующие просьбы или информируя их о различных вещах, которые могут показаться им интересными или полезными, необходимы альтруистические мотивы того рода, что потребует специального объяснения с эволюционной точки зрения (см. главу 5), хотя, опять же, иногда я могу сообщать вам о чем-то или отзываться на ваши просьбы, руководствуясь своими собственными индивидуальными мотивами, не имеющими ничего общего с альтруизмом.

Помимо этих двух основных мотивов мы должны будем постулировать существование также и третьего базового коммуникативного мотива, хотя причины, по которым мы считаем его базовым, станут окончательно ясны не раньше, чем мы рассмотрим этот вопрос в онтогенетической и филогенетической перспективе. Люди часто хотят просто поделиться с другими своими чувствами и взглядами. Я назову это экспрессивным мотивом, или мотивом разделения с другими чувств (expressive or sharing motive). Например, если стоит прекрасная погода, то совершенно нормально сказать коллегам по приходе в офис «Какой сегодня чудесный день!», и это будет вызвано чисто социальными побуждениями, а не мотивами просьбы или информирования, связанными с оказанием помощи. Коммуникативный акт такого типа заключается всего лишь в том, чтобы поделиться своими переживаниями и мнениями, чтобы расширить наши общие знания с другими людьми. Этот мотив приобщения (sharing) стоит за многими повседневными разговорами людей, когда они сплетничают о всевозможных вещах, выражают свои взгляды и мнения, которые, как они надеются, другие люди до определенной степени разделяют. Выясняется, что этот мотив достаточно рано возникает в онтогенезе и у младенцев выражается в доречевых указательных жестах, когда, например, они показывают родителям на разноцветного клоуна и радостно визжат. Хотя иногда младенец может указывать просто для того, чтобы сообщить родителям о присутствии клоуна, он часто указывает и визжит, даже если родители уже видели клоуна, и даже если они смотрят на него прямо сейчас, потому что ребенок все равно хочет, чтобы взрослые разделили его радость. Мы подробнее обсудим этот мотив в главе 4, посвященной онтогенезу, где я представлю экспериментальные свидетельства об исходно социальной природе этого мотива, и также в главе 5, посвященной филогенезу, где я буду подчеркивать его важность с точки зрения самоотождествления отдельных индивидов с некоторым сообществом своих единомышленников (но не с другими сообществами, состоящими из тех людей, с которыми эти индивиды не будут сплетничать и делиться своими чувствами).

Таким образом, мы можем выделить три основных вида коммуникативных мотивов, возникших в ходе эволюции. Они различаются в зависимости от того, какого рода воздействие на реципиента пытается осуществить коммуникант, и могут быть описаны в терминах мотивов, связанных с разделением намерений (shared intentionality motivations):

Просьба (Requesting): я хочу, чтобы вы что-то сделали, чтобы помочь мне (просьба о помощи или информации).

Информирование (Informing): я хочу, чтобы вы кое-что узнали, потому что я думаю, что это вам поможет или заинтересует вас (предложение помощи в виде информации).

Приобщение (Sharing): я хочу, чтобы вы почувствовали что-то, чтобы мы могли поделиться друг с другом нашими чувствами и мнениями (разделить переживания или взгляды на вещи).

Эти три самых основных человеческих коммуникативных мотива стоят за бесконечным множеством конкретных социальных намерений, которые люди реализуют в конкретных контекстах, и они будут играть ключевую роль при рассмотрении возникновения человеческой кооперативной коммуникации в онтогенезе и филогенезе[12].

3.2.3. Предположения о готовности к взаимопомощи и кооперативное мышление

Тот факт, что действия коммуникантов, а при прочих равных условиях и реципиентов, побуждаются этими кооперативными мотивами, также является частью совместных знаний людей. В первую очередь их мотивирует на сотрудничество именно такое взаимное предположение, что передача сообщения от одного к другому ведет как к индивидуальной, так и к совместной выгоде. Поскольку коммуникант знает об этом, то дальше он пытается удостовериться, что реципиент знает о его попытке начать общение, как если бы он сказал: «Вам будет интересно это узнать…» (то есть вы просили меня о чем-то, я хотел бы кое-что вам сообщить, у меня есть мнение, которым я хотел бы с вами поделиться). Такой дополнительный пласт намерений — «Я хочу, чтобы ты знал, что я чего-то от тебя хочу…» — является ключевым для процесса коммуникации. Вслед за Грайсом, его чаще всего называют коммуникативным намерением.

Грайс (1957) заметил, что в структуре человеческого коммуникативного акта присутствует специальное коммуникативное намерение. То есть, если я показываю вам на дерево, то я не просто хочу, чтобы вы обратили на него внимание, но я также хочу, чтобы вы обратили внимание на мое желание, чтобы вы посмотрели на дерево. Часто это последнее желание передается посредством глазного контакта и тому подобных средств, и очень часто оно подразумевается при эмоциональном выражении мотива, как знак того, что нечто делается «для вас». Этот дополнительный пласт намерений необходим, чтобы побудить вас сделать некоторые предположения о том, что имеет значение в текущей ситуации, в свою очередь, необходимые, чтобы определить предмет референции и мое социальное намерение (Sperber, Wilson 1986). Так, когда вы видите, что я указываю на дерево, и очевидно хочу, чтобы вы знали, что я указываю на него для вас, то вы, естественно, хотите знать, почему я это делаю: что я хочу, чтобы вы сделали, подумали или почувствовали в отношении этого дерева. Вы предполагаете, что я показываю на дерево для вас, что я считаю, что это будет вам интересно или что это почему-то будет для вас важно. Может быть, потому, что это дерево вашей любимой породы, и я хочу сообщить вам, что оно растет в этих местах. Или может быть, потому, что у меня есть просьба относительно этого дерева, которую вы, как я думаю, будете не против выполнить. Или же потому, что я хочу поделиться с вами тем, как оно мне понравилось.

Чтобы это стало окончательно ясно, сравним случай, в котором коммуникативное намерение есть, и случай, когда оно отсутствует (ниже приведен видоизмененный пример из работы Спербера и Вилсона 1986). Так, предположим, что во время прогулки мы присели на валун в лесу. Я устал и откинулся на спину, тем самым открыв вашему взору большое дерево. Никаких выводов из этого не последует. Но если я откинулся назад и настоятельно указываю вам на дерево, то вы, естественно, попытаетесь выяснить, почему я так поступаю.

То есть, вы замечаете, что я настоятельно постарался указать вам на это дерево, и вы начинаете искать (обычно в рамках наших совместных знаний), с чем это может быть связано: почему это он хочет, чтобы я обратил внимание на это дерево? Поскольку я знаю о происходящем процессе, то я стараюсь убедиться в том, что вы знаете, что я указал на дерево намеренно и, соответственно, что вы будете искать причину этого моего намеренного действия по отношению к вам: что я хотел, чтобы вы знали, сделали или почувствовали. О том, что этот процесс — естественная составляющая подавляющей части человеческого общения, свидетельствует тот факт, что, как правило, требуется значительное усилие, чтобы без него обойтись. Так, если гость хочет еще вина, но думает, что прямо попросить об этом хозяйку будет невежливо, то он может просто поставить свой бокал на какое-нибудь видное место, где хозяйка заметит его и, как надеется гость, наполнит, не догадываясь, что все это было проделано умышленно. Гость хочет, чтобы хозяйка знала о пустом бокале, но не хочет, чтобы она узнала о том, что он хотел, чтобы она это знала. Такие случаи «скрытого авторства» или иногда простого безразличия к тому, заметит ли реципиент, от кого исходит сообщение, свидетельствуют об особенно глубоком понимании той роли, которую коммуникативные намерения выполняют в структуре коммуникативного акта.

Главное, что все это происходит благодаря тому, что оба участника коммуникации знают о задействованных мотивах сотрудничества и полагаются на них. К примеру, если человек-коммуникант просит о помощи, то, при прочих равных условиях, человек-реципиент захочет ему помочь, и они оба это знают и на это рассчитывают. Аналогично, если коммуникант предлагает реципиенту какую-то информацию, то они взаимно предполагают, что он считает эту информацию полезной или интересной для реципиента (и обычно это также означает, что информация «достоверна»), и потому реципиент примет ее. Наконец, если коммуникант хочет поделиться своим мнением, то они вместе предполагают наличие у него социального мотива приобщения, если только нет серьезных причин предполагать обратное. Таким образом, коммуникант открыто сигнализирует о своем намерении общаться, и они оба вместе с реципиентом работают над тем, чтобы обеспечить успешность коммуникативного акта.

Существенно, что открытое выражение грайсовского коммуникативного намерения приводит к тому, что сам коммуникативный акт становится частью совместных знаний его участников, и даже конкретнее, оказывается в рамке их текущего совместного внимания (ongoing joint attentional frame), внутри которой осуществляется общение. Так, точнее всего будет сказать не просто, что я хочу, чтобы ты знал, что я хочу, чтобы ты на кое-что обратил внимание, но что я хочу, чтобы мы знали это вместе, я хочу, чтобы мой коммуникативный акт стал частью нашего перцептивного соприсутствия, совместного внимания; я хочу, чтобы это взаимно проявилось (в терминах Спербера и Вилсона 1986) или стало «всецело открытым». Поскольку люди-коммуниканты делают свое коммуникативное намерение взаимно проявляющимся, оно становится, в определенном смысле, публичным, и в результате запускается еще целый ряд процессов (Habermas 1987). В частности, тот факт, что я общался с вами открыто, публично, создает не просто ожидание сотрудничества, но также актуализирует действенные социальные нормы, нарушение которых неприемлемо.

Во-первых, они действуют на уровне понимания сообщения, когда я пытаюсь пообщаться с вами. Если я говорю «Приветствую, Этель!» — и вы посмотрели на меня, то вы не сможете проигнорировать мой последующий жест или высказывание, как если бы я не пытался общаться с вами. Такого рода несоблюдение норм в отдельных случаях разрушит существующие отношения человека с его друзьями, а постоянное поведение такого рода приведет к психиатрическому диагнозу и, возможно, к изоляции от общества. И вы должны, по крайней мере, иногда пытаться самостоятельно начинать общение, иначе немедленно воспоследует диагноз «кататония» и помещение в специальное учреждение. Во-вторых, после понимания просьбы, нормы действуют на уровне ее удовлетворения. Если у меня есть к вам небольшая просьба, выраженная с помощью речи или жеста, например, за столом во время ужина: «Передайте, пожалуйста, соль», — то на самом деле вы не можете ответить «нет», если только нет какого-нибудь извиняющего обстоятельства, какой-то причины, по которой вы в данных условиях не можете эту просьбу удовлетворить (и, зная это, я должен обращаться с разумными просьбами). Аналогично, если я сообщаю вам о каком-то факте, который, как мне кажется, вы сочтете интересным, например: «Приветствую, вы слышали, что Боб Дилан сегодня вечером у нас в городе?», — то вы, по сути, не можете ответить «я вам не верю», не имея серьезных причин называть меня лжецом. Со своей стороны, если я выяснил что-то, что, как мы оба знаем, вы хотели бы узнать (мы оба знаем, что Боб Дилан — ваш любимый певец, и что, конечно, если он в городе, то вы хотите узнать об этом), то я должен об этом вам сообщить. Если я этого не сделаю, и позднее это откроется, то наша дружба сильно пострадает. И если вы признаетесь мне, как в вашей жизни важна религия, а я отвечу, что нахожу это глупым, то я рискую нарушить наши отношения, построенные на общем мировоззрении.

Итак, в плане порождения высказывания мы, люди, должны сами инициировать коммуникацию с другими людьми, или нас сочтут ненормальными. Мы должны обращаться к другим только с разумными просьбами, иначе нас сочтут грубыми. Мы должны сообщать другим информацию и делиться с ними переживаниями теми способами, которые уместны в текущей ситуации, иначе наше поведение сочтут социально отклоняющимся, и у нас не будет друзей. С точки зрения понимания сообщения, мы опять же должны принимать участие в коммуникации, или нас сочтут ненормальными. И мы должны помогать другим и принимать от них предложенную помощь и информацию, должны делиться с другими своими чувствами, иначе мы рискуем социальным отчуждением. Простая истина заключается в том, что, становясь публичными, взаимные ожидания, существующие во многих областях социальной жизни людей, превращаются в социальные нормы и обязательства, исполнение которых контролируется обществом. Эволюционные основы этого нормативного аспекта коммуникации людей будут подробно рассмотрены в главе 5 в связи с понятием репутации индивида в обществе.

То обстоятельство, что в человеческом общении задействованы мотивы сотрудничества и совместные знания об этих мотивах и даже нормах, означает, что участники коммуникации должны обладать не только практическим, но и кооперативным мышлением. Так, когда человекообразные обезьяны наблюдают, что их сородич подает какие-то сигналы, они пытаются разгадать, чего хочет эта обезьяна. Для этого они с помощью индивидуального практического мышления строят предположения о том, что она воспринимает и каковы ее цели. Но поскольку обезьяны не строят совместного предположения о том, что она пытается им помочь, то они пытаются понять сообщение не из-за того, что другая обезьяна этого от них хочет. Итак, в этом случае коммуникант не «рекламирует» свое намерение, не подает каких-то специальных сигналов, как это делают люди, когда дают знать о своем коммуникативном намерении другим. И обезьяны-реципиенты, когда выбирают, как им ответить, отвечают тем или иным образом не из-за того, что этого хочет или ожидает от них кто-то другой. Они скорее пытаются сделать то, что лучше всего в этой ситуации для них самих, и чего, по-видимому, и желает коммуникант. Люди же, напротив, когда видят, что кто-то пытается вступить с ними в контакт, хотят узнать, что он пытается им сообщить, хотя бы отчасти потому, что он этого от них хочет (и они уверены в том, что он мотивирован на сотрудничество). И они отвечают коммуниканту, например, выполняя просьбу, принимая предлагаемую информацию или разделяя воодушевление другого человека по какому-либо поводу, по крайней мере, отчасти потому, что другой хочет, чтобы они это сделали. Поскольку люди-реципиенты понимают и определенным образом реагируют на коммуникативные попытки, хотя бы отчасти из-за того, что именно этого хочет от них коммуникант (и коммуникант на это полагается), и потому, что такое поведение, особенно публичное, нормативно предписано, мы назовем данный вид практического мышления, характерный для коммуникации между людьми, кооперативным мышлением.

Сделаем еще одно заключительное замечание касательно присутствующей во всем этом рекурсии. Во-первых, как уже было неоднократно отмечено, чтобы у двух людей сформировались совместные знания и/или совместное внимание, необходимо, чтобы каждый из них знал, что другой обращает внимание на то же самое, видит и знает то же, что и он сам. И что другой, в свою очередь, знает все то же самое о нем, и так далее, в пределе до бесконечности. Очевидно, что, по крайней мере, несколько уровней такой рекурсии содержится и в грайсовском коммуникативном намерении. Так, в соответствии с предложенным Спербером и Вилсоном (1986) разбором в декларативном речевом акте я хочу, чтобы вы узнали что-то (например, что приближается ваш друг), но мое коммуникативное намерение заключается в том, чтобы вы узнали, что я хочу этого. Следовательно, при таком анализе коммуникативное намерение — это явление третьего или четвертого порядка, в зависимости от того, как считать: я хочу (1), чтобы вы знали (2), что я хочу (3), чтобы вы знали (4), что приближается ваш друг. Наконец, мотивационная структура человеческой коммуникации также содержит рекурсию, поскольку мы оба знаем, что мы оба стремимся помочь друг другу, так что вы ожидаете от меня, что я ожидаю от вас (и так далее, с необходимым количеством повторов), что вы окажете мне помощь. Очевидно, что такая рекурсия совершенно необходима для функционирования кооперативных норм, согласно которым у каждого есть ожидания относительно других, что они будут с ним сотрудничать в качестве партнеров по коммуникации, и эти ожидания взаимны.