Пример 19: В возрасте 13,5 месяцев, пока мама ищет потерявшийся с холодильника магнитик, Л. указывает на корзинку, где лежит магнитик, завалившийся под фрукты.
Пример 20: В возрасте 14 месяцев два разных ребенка, Дж. и Л., ненадолго оставшись без присмотра родителей, столкнулись с неприятностями. Когда родители подошли к ним, чтобы выяснить, что случилось, дети указали на «обидевшие» их предметы (на упавшую вещь и на ту, об которую ребенок ударился головой).
Пример 21: Когда мама несет к столу детский стульчик, Л. (14,5 месяцев) указывает, куда его нужно поставить.
В этих наблюдениях нужно отметить следующий важный момент. Хотя и есть существенные различия в деталях, в целом дети используют указательный жест очень сходно со взрослыми (особенно обратите внимание на то, как Дж. указывает на стакан, требуя, чтобы его наполнили, прямо как тот взрослый в баре, которого мы описывали в предыдущей главе в примере 1). И, как и в описанных в предыдущей главе примерах с участием взрослых, мы видим, что стоящие за указательными жестами младенцев социальные намерения могут быть самыми разными. Так, в примерах с требованиями, дети указывали не только на тот предмет, который был им нужен (классическое требование), но и на предмет, в отношении которого им нужно было от взрослых некоторое действие. Так, например, ребенок указывал на окно, чтобы его открыли, или на стакан, чтобы в него налили воду, или даже на то место за столом, куда он хотел бы, чтобы мама поставила детский стульчик. Все это является очевидным выражением требования, однако ни в одном из описанных выше случаев младенец не хотел получить какую-то конкретную вещь, как это происходит при типичных протоимперативных действиях. Указательный жест направлен на предмет (окно), с которым предполагается совершить определенное действие (открыть), а иногда он может указывать на местоположение (правильное место за столом), с которым связаны и объект, и действие (стул и подталкивание).
Кроме того, младенцы совершали указательный жест, побуждаемые очень большим кругом других социальных намерений, не связанных с требованиями. Например, ребенок указывал на дверь, через которую собирался выйти его папа, или на ванную комнату, в которую он сам собирался отправиться; на звук самолета; на зрелище, которое было новым и интересным для дедушки (а не для него самого); на место, где можно было бы найти потерявшийся предмет, и на место, где недавно случилось взволновавшее ребенка событие. Все эти жесты можно отнести к классу декларативных в том смысле, что младенцы действительно хотели уделить чему-то внимание вместе с взрослым или направить внимание взрослого куда-либо. Однако в различных наблюдениях младенцы уделяют внимание самым разнообразным сторонам значимых для них событий, начиная от звука и скрытого предмета до места, где до этого что-то случилось, и они делают это в силу огромного количества различных причин, в том числе благодаря предвосхищению будущих событий или припоминанию уже прошедших. И опять же, все это существенно отличается от классических декларативных жестов, направленных, как правило, на удивительные, новые и в данный момент присутствующие в зрительном поле предмет или событие. Возможно, что отсылка к отсутствующим предметам или событиям (пустой стакан, потерявшийся магнитик с холодильника, услышанный самолет, уже прошедшее событие) заслуживает внимания больше всего. Этот факт может быть доказательством того, что коммуникация происходит с участием не только перцептивного уровня репрезентации окружающего мира, но и на основе представлений (подробнее об этом см. ниже).
И все это происходит в основном до того, как начинается серьезное освоение речи. На первый взгляд, данные наблюдений за младенцами и за взрослыми очень похожи в том плане, что в указательных жестах младенцев тоже присутствует значительный разрыв между социальным и референциальным намерениями, который проявляется в самых разных контекстах и основан, вероятно, на совместном знании. Несмотря на это, мы все-таки не можем, опираясь лишь на данные естественного наблюдения, сделать выводы о природе социально-когнитивных процессов, происходящих при этих любопытных детских коммуникативных актах. Поэтому мы должны дополнить эти наблюдения данными экспериментов, где в результате исследования указательных жестов или связанных с ними феноменов развития были бы прямо или косвенно получены данные о различных стоящих за этими явлениями социально-когнитивных и социально-мотивационных процессах. Итак, ниже мы рассмотрим доказательства (в основном экспериментальные) того, что в самых ранних указательных жестах младенцев уже содержатся все основные элементы указательного акта взрослых, описанные в кооперативной модели человеческой коммуникации.
Как уже отмечалось, согласно классической гипотезе, источником указательных жестов у младенцев служат два коммуникативных мотива — мотив высказывания (декларативный) и мотив требования (императивный). Мы считаем, что все обстоит несколько сложнее. В частности, мы рассматриваем два важных подвида мотивов высказывания и считаем, что мотивы требования представляют собой непрерывный ряд, на одном конце которого находился что-то наподобие приказов (попытка заставить другого человека что-нибудь сделать), а на другом — что-то вроде советов (попытка повлиять на совершаемый другим человеком выбор). Мы также считаем, что имеет смысл рассматривать различные мотивы в более широком контексте в терминах создания и реализации совместных намерений, в особенности, в плане существующих у младенцев мотивов и навыков помощи другим, а также потребности поделиться своими переживаниями. Это позволит включить коммуникацию младенцев в систему других присущих им видов познавательной деятельности.
В оригинальной трактовке, предложенной Бейтс, Камайони и Вольтерра (Bates, Camaioni, Volterra 1975), декларативное указание аналогично повествовательному предложению, например, «Кошка сидит на коврике». Высказывания такого типа имеют значения истинности, которое показывает, насколько сделанное утверждение соответствует реальному положению дел в окружающем мире. Однако во многих последующих работах прототипом декларативного указания служит ситуация, когда, например, младенец указывает на находящееся в отдалении интересное животное, выражает свои эмоции но этому поводу и переводит взгляд на взрослого. Новое животное интересует младенца и приводит его в возбуждение, и он явно хочет поделиться своим воодушевлением с взрослым, для чего пытается заставить его посмотреть туда же, куда смотрит он сам, и вызвать у него такую же реакцию. Такое поведение не вполне похоже на утвердительные высказывания с присущими им значениями истинности, поскольку, по-видимому, отражает совершенно другие мотивы. Поэтому мы считаем необходимым различать: 1) высказывания как выражение эмоций (экспрессию) в тех случаях, когда младенец хочет, чтобы взрослый разделил его отношение к какому-либо объекту-референту, по поводу которого они общаются; 2) высказывания как информативные сообщения, когда у взрослого отсутствует нужная ему информация по поводу некоторого предмета, и младенец хочет ее предоставить. Экспериментальные исследования подтверждают, что в возрасте около года каждое из этих побуждений уже присутствует у младенцев в качестве самостоятельного мотива.
Во-первых, Лизковски и др. (Liszkowski et al. 2004) провоцировали указательные жесты у младенцев в ситуации, где весьма вероятна актуализация декларативного мотива экспрессивного подтипа (например, в отдалении появляется новый и интересный объект). Затем они экспериментально манипулировали реакцией взрослого, пытаясь проверить гипотезу о том, что в такой ситуации социальное намерение младенца действительно заключается в том, чтобы поделиться с взрослым своими переживаниями по поводу нового объекта, а не просто заставить взрослого посмотреть на это событие или на самого ребенка. Если говорить точнее, взрослый реагировал на указание младенца одним из следующих способов: (1) смотрел на само событие, не смотря при этом на младенца — для проверки гипотезы о том, что младенец просто хочет привлечь внимание взрослого к событию, но не поделиться своим переживанием внимания и интереса (условие «Событие»); (2) выказывал положительную эмоциональную реакцию по отношению к младенцу, но не смотрел на событие — чтобы проверить гипотезу о том, что младенец просто хочет привлечь к себе внимание взрослого (Moore, Corkum 1994; Moore, D’Entremont 2001) (условие «Лицо»); (3) ничего не делал — для проверки гипотезы о том, что указательный жест младенца предназначен только ему самому, и он вовсе не пытается ни с кем вступить в контакт (условие «Игнорирование»); (4) переводил взгляд между младенцем и событием, сопровождая это положительной эмоциональной реакцией — чтобы проверить гипотезу о том, что младенец хочет направить внимание взрослого в сторону объекта-референта, дабы они могли разделить внимание и интерес к этому объекту вместе (условие «Совместное внимание/Приобщение»).
На основе зарегистрированных ответных реакций младенцев на это поведение были выявлены мотивы, которые побуждали младенцев производить указательные жесты. Результаты показали, что младенца не удовлетворяло, если взрослый просто смотрел на обозначенный им внешний объект, нс обращая внимания на самого младенца (условие «Событие»), или же когда взрослый просто выражал положительные эмоции по отношению к младенцу, игнорируя внешний объект (условие «Лицо»). По сравнению с условием «Совместное внимание», в котором младенцы обычно совершали один длительный указательный жест, в этих двух условиях, равно как и в условии «Игнорирование», дети чаще пытались повторять свой указательный жест в течение одной и той же пробы. Это, по-видимому, представляло собой настоятельную попытку создать ситуацию совместного внимания и интереса. Более того, по сравнению с условием «Совместное внимание», в этих условиях, так же, как и в условии «Игнорирование», младенцы все реже совершали указательный жест в ходе последующих проб. Это, по-видимому, отражало их растущее неудовлетворение участвующим в эксперименте взрослым как партнером по коммуникации, поскольку в своем ответном поведении он не разделял отношения младенца к указанным предметам. Чтобы прояснить этот вопрос, Лизковски, Карпентер и Томаселло (Liszkowski, Carpenter, Tomasello 2007а), основываясь на том же экспериментальном плане, создали различные условия, в которых взрослый смотрел на тот объект, который подразумевался указательным жестом младенца, однако либо (1) проявлял интерес («Здорово!»), либо (2) показывал, что ему это не интересно («Хм…»). Когда взрослый давал понять, что ему это не интересно, младенцы прекращали свои указательные жесты и не возобновляли их в течение той же пробы, по-видимому, потому, что понимали, что взрослый не разделяет их воодушевления. В этом случае в последующих пробах частота указательных жестов также снижалась по сравнению с тем условием, в котором взрослый выражал свой интерес. Данные результаты позволяют выделить в качестве самостоятельной существующую у младенцев потребность поделиться со взрослыми своим отношением к различным вещам. Это мотив, стоящий за экспрессивным подтипом декларативных указательных жестов — потребность в том, чтобы взрослый не просто посмотрел на тот предмет, на который указывает ребенок, но и разделил его отношение к этому предмету.
Во-вторых, жесты, относящиеся к информирующему подтипу декларативных указаний, осуществляются тогда, когда младенец хочет бескорыстно помочь взрослому путем предоставления ему необходимой или потенциально интересной информации. Этот мотив в действительности гораздо ближе к мотивации, побуждающей большинство речевых повествовательных высказываний. Чтобы он возник у младенцев, у них должно быть, во-первых, понимание того, что другие могут о чем-то знать или не знать (см. подтверждающие это данные в разделе 4.2.2) и, во-вторых, необходим альтруистический мотив помощи окружающим посредством предоставления им желаемой или необходимой информации. Чтобы проверить, побуждает ли такой мотив двенадцатимесячных младенцев к употреблению указательных жестов, Лизковски, Карпентер, Стриано и Томаселло (Liszkowski, Carpenter, Striano, Tomasello 2006) помещали детей в различные ситуации, где они наблюдали, как взрослый клал не на то место или еще каким-нибудь образом терял предмет, а затем начинал искать его. В этих ситуациях младенцы указывали на нужный предмет (чаще, чем на отвлекающие объекты, которые аналогичным образом помещались не на свое место, но не были нужны взрослому). При этом отсутствовали какие-либо признаки того, что этот предмет был нужен самим младенцам (они не ныли, не пытались дотянуться до этого предмета и тому подобное) или того, что дети хотят поделиться своими эмоциями по поводу этого предмета или своим отношением к нему. Такие результаты заставляют предполагать, что с помощью декларативных указательных жестов младенцы иногда хотят сделать нечто иное, нежели поделиться со взрослым своим воодушевлением по поводу взволновавшего их предмета, как это происходит в классическом случае; иногда ребенок просто хочет помочь взрослому, предоставив ему нужную информацию, и эти два мотива различаются.
Обратимся теперь к указательным жестам-требованиям. Некоторые исследователи утверждают, что требования, выражаемые с помощью указательных жестов, в пределе довольно просты и базируются на представлении о том, что с помощью других людей можно добиться определенного результата, поскольку их действия внешне детерминированы (напр., Bates, Camaioni, Volterra 1975; Camaioni 1993) — в противоположность пониманию других людей как субъектов, обладающих определенными намерениями и внутренним миром. Эта первая точка зрения, по меньшей мере, частично основана на хороню известных фактах, что дети с аутизмом используют указательные жесты не для того, чтобы что-то сообщить, а чтобы чего-нибудь потребовать, как это делают при взаимодействии с людьми некоторые обезьяны. Но на самом деле требования образуют непрерывный ряд, континуум. За некоторыми из них стоят индивидуалистические мотивы, желание добиться от других, как от индивидов, чье действие обусловлено внешними причинами, нужного коммуниканту поведения. Например, младенец, указывающий на игрушку, может преследовать цель получить эту игрушку с помощью взрослого, и при этом взрослый понимается как своего рода социальный инструмент, действующий под влиянием внешних причин. Другие требования основаны на мотивах, в большей степени связанных с сотрудничеством. Такие мотивы оказываются задействованными при так называемых косвенных просьбах, когда один участник коммуникации сообщает другому, чего ему хочется, в надежде, что другой, будучи действующим субъектом, обладающим своими собственными намерениями и склонным к сотрудничеству, решит ему помочь.
Очевидно, что периодически требования младенцев носят в значительной степени индивидуалистический характер и направлены на то, чтобы использовать взрослых как социальные инструменты и заставлять их что-то делать для самого младенца. Но иногда младенцы также высказывают требования, в большей степени ориентированные на сотрудничество, когда они пытаются разобраться в намерениях и психических состояниях реципиента, в том, что он понимает и чего хочет (именно этого не происходит при индивидуалистических требованиях). Не вполне ясно, какого рода данные смогут послужить убедительным доказательством того, что младенцы иногда выражают такие кооперативные требования. Одним из косвенных подтверждений служит то, что с самого раннего возраста младенцы используют указательные жесты в других контекстах, где их действия с очевидностью направлены на сотрудничество и предполагают понимание намерений и психических состояний другого. А именно, как это было показано выше, дети начинают использовать экспрессивные и информирующие декларативные указательные жесты в том же возрасте, что и требования (Carpenter, Nagell, Tomasello 1998). Более прямым доказательством служит следующий факт (хотя он и относится к детям несколько более позднего возраста, около 30 месяцев). Когда маленький ребенок просит взрослого о чем-либо, а тот его неправильно понимает, то ребенок пытается исправить возникшее недоразумение даже в том случае, если ему каким-нибудь образом все же удалось получить то, чего он хотел (Shwe, Markman 1997). Это заставляет нас предполагать, что в ходе онтогенеза дети довольно рано начинают понимать, что их просьбы действуют не из-за того, что они заставляют взрослого выполнить некое конкретное действие, но благодаря тому, что взрослый получает информацию о желаниях ребенка, понимает их и соглашается на сотрудничество. Однако мы не знаем, в какой именно момент в ходе развития младенца возникает такое понимание.
Таким образом, мы утверждаем, что новейшие исследования в области указательных жестов позволяю! выделить у младенцев те же три общих класса стоящих за этими жестами социальных мотивов или намерений, что и у взрослых: (1) разделение = приобщение (они хотят поделиться своими чувствами и взглядами с другими); (2) информирование (они хотят помочь другим, сообщая им о полезных или интересных вещах); (3) просьба (они хотят получить от других помощь при достижении своих целей). Как и в случае с взрослыми, эти зри мотива в той или иной мере основаны на кооперативной мотивации помощи и разделении переживаний — двух основных видах мотивации, включенной в процесс формирования и реализации совместных намерений. Указательные жесты, побуждаемые каждым из этих мотивов, необходимы для достижения бесчисленного множества конкретных социальных намерений, что лучше всего иллюстрируют те примеры из дневниковых записей, которые мы приводили в предыдущем разделе,
Есть очень убедительные свидетельства тому, что когда младенцы производят указательные жесты, то в их намерения входит, чтобы другой человек направил свое внимание на некоторый объект-референт, находящийся в сфере их совместных знаний. Это не чересчур поспешное заключение. Действительно, Мур и коллеги выражали свое сомнение по поводу того, что жесты двенадцатимесячных детей являются попыткой привлечь внимание других людей к внешним объектам. Так, Мур и Коркам (Moore, Corkum 1994) утверждают, что ранние указательные жесты (декларативного типа) направлены главным образом на то, чтобы вызвать у взрослого положительные эмоции в адрес ребенка, а Мур и Д’Энтремон (Moore, D’Entremont 2001) утверждают, что реакция взрослого именно на самого ребенка, а не па внешний объект, служит подкреплением для поведенческого акта, представляющего собой указательный жест. Основной факт, свидетельствующий в пользу этой скептической интерпретации, заключается в том, что младенцы иногда указывают взрослому на те вещи, на которые он и так уже смотрит. И, поскольку в этом случае они оба уже обратили внимание на интересующий младенца объект, то указательный жест не может служить попыткой направить внимание взрослого на что-то новое.
Лизковски с соавторами (Liszkowski et al. 2004) прямо проверили гипотезу Мура и коллег, попытавшись экспериментально протестировать, действительно ли двенадцатимесячные младенцы стараются с помощью указательных жестов привлечь внимание взрослого к внешнему объекту-референту для того, чтобы они могли поделиться своим отношением к нему. Как уже было описано выше, младенцев помешали в ситуацию, в которой у них с высокой вероятностью актуализировалась потребность в высказывании, и где они производили указательные жесты, на которые взрослый мог реагировать по-разному (его реакция служила независимой переменной в эксперименте). Основной результат, касающийся процессов референции, заключался в том, что когда взрослый отвечал на указательный жест, просто эмоционально реагируя на младенца и игнорируя внешний объект, дети демонстрировали признаки неудовлетворения, повторяя свой указательный жест и пытаясь тем самым восстановить коммуникацию и передать свое сообщение. Причем в каждой последующей пробе они жестикулировали все реже, что опять же указывает на неудовлетворенность ответом взрослого, игнорирующего подразумеваемый внешний объект. Чтобы описать этот процесс точнее, Лизковски, Карпентер и Томаселло (Liszkowski, Carpenter, Tomasello 2007а) используя тот же общий метод, сравнивали реакцию детей в том случае, когда взрослый правильно определял подразумеваемый ребенком объект, и когда он ошибался, реагируя на соседний предмет. В обоих случаях взрослый выражал положительные эмоции и поочередно переводил взгляд с ребенка на предмет и обратно. Когда взрослый правильно определял объект-референт, младенцы просто поддерживали процесс совместного внимания и выражения интереса по отношению к этому предмету, но когда взрослый обращался к неправильному объекту, младенцы повторяли свой указательный жест в направлении интересующего их предмета, пытаясь перенаправить взрослого к нему. Их не устраивало делиться переживаниями по поводу чего-то другого, а не того, что они исходно имели в виду.
Важно и интересно, что двенадцатимесячные младенцы также могут с помощью указательных жестов адресовать окружающих к отсутствующим вещам. Это становится очевидным при рассмотрении наблюдений из дневниковых записей, которые мы приводили выше, где дети в возрасте двенадцати-тринадцати месяцев адресуют взрослых к событиям, которые происходили в недавнем прошлом или будут происходить в скором будущем. Лизковски, Карпентер и Томаселло (Liszkowski, Carpenter, Tomasello 2007b) исследовали это явление более систематическим путем, предъявляя младенцам объекты, которые с большой вероятностью должны были спровоцировать у них декларативный указательный жест. Затем через некоторое время целевые объекты исчезали. Большая часть младенцев — как те, кто указывали на целевой объект, пока он был виден, так и те, кто этого не делал — после исчезновения предмета показывали взрослому на то место, где он раньше находился, в особенности, если они наблюдали этот предмет впервые. Указание на отсутствующий объект важно для нас, поскольку оно с очевидностью демонстрирует, что выполняющий указательный жест младенец не просто реализует какое-то низкоуровневое поведение вроде попыток заставить другого человека физически развернуться в сторону видимых предметов. Он скорее пытается сориентировать другого в умственном плане, адресуя его к ненаблюдаемому предмету, доступному только в плане представления (см. также Saylor 2004).
В возрасте двенадцати-четырнадцати месяцев дети также демонстрируют понимание того, что референциальные акты представляют собой намеренные действия, входящие в состав более широких социальных действий и направленные на то, чтобы привлечь внимание других людей к определенным внешним явлениям или их аспектам, может быть, даже отсутствующим. Этот процесс представляет собой гораздо больше, чем простое следование за взглядом или указательным жестом другого человека или нежели привлечение внимания к самому коммуниканту. Он включает в себя намерение коммуниканта направить внимание реципиента на определенный объект-референт таким образом, чтобы реципиент, сверяясь с фондом их совместных знаний, выявил этот объект-референт и мотив и, выполнив необходимые умозаключения, понял стоящее за коммуникативным актом общее социальное намерение.
Мы можем предположить, что совместные знания (common ground) с самого начала играют критическую роль в функционировании жестов, основываясь на данных дневниковых записей, где представлено множество различных контекстов, придающих указательным жестам младенцев множество различных значений. Однако, для того, чтобы продемонстрировать роль совместных знаний, необходимо показать, что оба участника коммуникации действительно «разделяют» этот контекст, что он известен им обоим, и что это исключительно быстро проявляется в процессе понимания. Это касается как социального, так и референциального компонента намерения.
В исследовании Либэл и др. (Liebal et al., in press), посвященном социальным намерениям, четырнадцати- и восемнадцатимесячные дети вместе с взрослым наводили порядок в комнате, собирая игрушки в корзину. В какой-то момент взрослый останавливался и указывал ребенку на целевую игрушку, которую тот подбирал и клал в корзину. Однако если в то время, когда они точно так же были заняты уборкой, в комнату входил другой взрослый, который не был включен в контекст предшествующих действий, и этот взрослый точно таким же образом указывал ребенку на ту же самую целевую игрушку, то ребенок не убирал ее в корзину. По-видимому, этого не происходило потому, что у второго взрослого не было совместных с ними знаний об игре в уборку, так как он не был в нее включен. Поскольку дети не были в этот момент вовлечены во взаимодействие с этим вторым взрослым, они, скорее всего, интерпретировали его указательный жест как простое приглашение обратить совместное внимание на игрушку (т. е. как экспрессивное декларативное указание). Таким образом, в обоих случаях объект-референт (игрушка), к которому взрослый адресовал ребенка, был одним и тем же, и ребенок интерпретировал референциальное намерение одинаково, но понимание стоящего за этим указанием социального намерения было в этих двух случаях различным. Важно, что трактовка происходящего зависела не от текущих индивидуальных интересов детей, а скорее от их недавнего опыта (совместного внимания, совместных знаний), приобретенного вместе с каждым из двух использующих указательный жест взрослых.
ebooksa