Дорогой враг

Мне больше нечего сказать, поэтому я иду на поиски женщины, которая научила меня, что такое настоящая любовь.

Глава тридцать первая

Мейкон

Делайла свернулась калачиком на своей кровати. Как только я вхожу, она поднимает голову. В ее глазах стоят слезы. Я никогда не видел, чтобы она плакала. Это разрывает мне сердце.

— Сладкая… — заползая на кровать, я обнимаю ее, боясь, что она оттолкнет меня. Но она этого не делает.

Всхлипывая, Делайла прижимается ко мне и зарывается лицом в изгиб моей шеи. Я прижимаю ее к себе, укачивая нас и бормоча бессмысленные слова в ее волосы.

— Я не могу в это поверить — говорит она, ее голос приглушен моей кожей. — Как она могла так поступить?

— Я не знаю. — Я целую ее в макушку, глажу по спине. — Прости. За все.

— Эта дрянь довела меня до слез, — всхлипывает она. — Я никогда не плачу.

— Я знаю, детка. Знаю.

Делайла начинает сильнее плакать, и от этого больно. Ее тело содрогается, а слезы стекают по моей шее. И мне остается только крепче обнять ее и переждать. Когда она успокаивается, я протягиваю руку и беру салфетку.

— Давай вытру.

Она соглашается, и я вытираю ее слезы. Делайла откидывается назад, опираясь на спинку кровати. Ее лицо красное и опухшее. И я люблю ее. Не знаю, в какой момент начал испытывать это, однако сейчас ощущаю любовь с каждым вздохом. Мне хочется рассказать ей, но еще не время. По правде говоря, я не знаю, как сделать так, чтобы ей стало лучше.

Делайла комкает салфетку и отбрасывает ее в сторону.

— Столько лет тот идиотский розыгрыш был идеей Сэм. — Ее покрасневшие глаза встречаются с моими. — А ты не говорил ни слова. И не пытался оправдать себя.

— А какой смысл? Ты ненавидела меня и любила Сэм. Для всех было бы лучше, если бы ты продолжала считать, что это сделал я.

Делайла фыркает, морща свой вздернутый носик.

— Ты ненавидел меня. Ты бы причинил мне неимоверную боль, донеся на Сэм.

Морщась, я беру ее за руку. Делайла безвольно позволяет мне это.

— Я никогда по-настоящему не ненавидел тебя, Делайла. В ту ночь ты вошла в том убийственном платье, и я понял, что вел себя как полный придурок по отношению к тебе. В ту ночь я хотел кое-что сказать. Объявить перемирие, извиниться и что-то в этом роде. Но потом появились те картофельные шарики, и было уже слишком поздно.

Ее розовые губы дрожат, и она качает головой.