Война волка

22
18
20
22
24
26
28
30

Стиорра, моя дочь, была мертва.

В народе говорят, что у родителей не бывает любимых детей, и это полная чушь. Может, мы и любим их всех, но всегда есть один или одна, кого мы любим сильнее прочих, и среди трех моих отпрысков главной была Стиорра. Высокая, с волосами цвета воронова крыла, как у матери, решительная, своевольная, умная и хитрая. Она любила богов и научилась распознавать их волю, и все же боги убили ее под Эофервиком. Кровь ее растеклась по улице, а боги смеялись. Им неведома жалость.

Мы склонны цепляться за обломки надежды. Вдруг Стиорра не убита, а только ранена? Что, если история Скёлля всего лишь похвальба, наглая ложь во спасение репутации? Вдруг речь шла о другой женщине? Но все это очень походило на Стиорру. В отсутствие Сигтригра она возглавила бы войско, но зачем вести его лично? Почему просто не вдохновить воинов и не отправить их на битву? Однако Стиорра понимала, что ее присутствие на главной улице Эофервика разожжет в ее воинах настоящее пламя. А ее смерть должна была пробудить в них дикую жажду мести, однако Скёллю удалось уйти живым.

Его удачное бегство сулило мне одно маленькое утешение: теперь я увижу Скёлля Гриммарсона у моих ног, вымаливающего пощаду, и тогда я выкажу к нему ту самую милость, какую боги выказали ко мне. Слабое было утешение, очень слабое, но я цеплялся за него в ту горестную ночь. Я плакал, хотя никто моих слез не видел, и по временам погружался в бездну отчаяния, и спасался только тем, что знал: я найду Скёлля и расквитаюсь с ним. За проклятием следует клятва, и я дал клятву перед той промозглой сырой тьмой: Скёлль Гриммарсон должен умереть.

Когда серые тени волчьего рассвета легли на восточные холмы, я вернулся сквозь рощу к своим и нашел Вздох Змея там, где его оставил. Воины, те из них, кто не спал, с опаской поглядывали на меня. Тела двух пленников по-прежнему висели привязанными к дереву, дождь промыл раны. Я выдернул Вздох Змея из прелой листвы и швырнул Рорику:

– Вычисти.

– Да, господин.

– Тебе бы поесть чего, – посоветовал Финан.

– Нет, – отрезал я, не глядя на него, потому что не хотел показывать слезы. – Что мне надо, так это прирезать проклятого монаха.

– Господин, он сбежал, – ответил Финан.

Я в ярости развернулся:

– Что?!

– Сбежал. Он и его девка, – спокойно повторил Финан. – Украли у разведчиков двух лошадей на рассвете.

– А дозорных мы разве не выставили?

Финан пожал плечами:

– Они сказали Годрику, что им надо в отхожее место.

– На лошадях?! – Чертов Годрик. Как был тупицей, так и остался. – Может, хоть Годрика зарезать? – рыкнул я. – Пришлите его сюда.

– Предоставь его мне, – вмешался Финан, опасаясь того, что́ я могу сотворить в припадке гнева. – Я из него дух вышибу, – пообещал он.

Годрик отличался рвением, умел держать щит и махать мечом, но мозги у него были как у улитки. Едва ли брату Бедвульфу пришлось прилагать большие усилия, чтобы убедить дурачка в безобидности своих намерений. По моим соображениям, монах подался со своей Белкой обратно к Арнборгу. Он наверняка решил, что норманны догонят и перебьют нас, а Бедвульф стремился любой ценой избежать бойни. Стоило его убить, с досадой подумалось мне! Хотя, по правде, даже если Бедвульф и не заманил бы меня на другой конец Британии, еще не факт, что я сумел бы спасти жизнь дочери. Ведь я живу в Беббанбурге, а не в Эофервике.

– Нужно было прикончить его, – сказал я Финану. – Хотя бы назло Этельстану.