Все устремили взоры в направлении, указанном ее рукой, и различили две параллельные линии, тянущиеся от ворот к лесу.
– Кто-то ушел отсюда… на лыжах! Пока мы возились с китайцем…
Глава пятая. Три слепые мышки
Оттиски полозьев на снегу были совсем свежими, пурга еще не успела замести их.
– Почему вы не сказали нам, что в замке есть лыжи? – проорал Максимов, перекрикивая шум ветра и едва удерживаясь, чтобы не схватить графа за грудки.
– Я и сам не знал. Всем имуществом ведает Йонуц, я не забиваю себе голову мелочами.
«Сноб… Сноб с завышенным самомнением. Даром что мог бы вместо пугала на огороде стоять, а туда же – выпячивает свой аристократизм на каждом шагу…»
– Значит, Йонуц ночь и все утро прятался в замке! Ждал удобного случая, чтобы выбраться.
– Где он мог прятаться? Вэнь Юн обшарил все до последней крысиной норы!
– Не все. – Анита припомнила обстановку комнаты горбуна. – Он мог спрятаться в шифоньере. Для карлика места там вполне достаточно. И он не обязан был сидеть там часами – залезал лишь тогда, когда слышал шаги за дверью. Он не стал покидать замок ночью, он не так глуп. Темнота, буран… Дождался, когда станет светло, воспользовался суматохой…
– Ему повезло, – сказал Максимов. – Но мы все равно его найдем!
– Без лыж нам его не догнать, – заметил граф. – Вспомните, как мы тонули в снегу…
– Если даже в замке нет других лыж, я их сделаю. Какие-нибудь доски и столярные инструменты наверняка найдутся.
– Пока ты будешь пилить и строгать, он успеет добраться до деревни, а там – поминай как звали, – употребила Анита одну из ее любимых русских присказок.
Упрямый Алекс отправился искать инструменты, а Анита с Вероникой принялись переносить вещи из своей комнаты, куда теперь задувал студеный ветер, в другую, любезно предоставленную графом Ингерасом, благо свободных помещений в замке хватало. Помогать им вызвался «синий старик» О’Рейли.
Анита уже пообвыклась среди здешнего паноптикума, и цвет кожи пожилого ирландца, равно как и особенности других постояльцев графа, не ввергал ее в оторопь, как в первые дни. Еще она заметила, что старик стал общительнее, охотно поддерживал беседу на любые темы, включая те, от которых прежде старательно уходил. Он поведал ей о насмешках и издевательствах, коим подвергался у себя на родине, произнес панегирик в адрес графа Ингераса, давшего ему приют и вселившего надежду на исцеление. Надежда была призрачной, но затурканному старику, не знавшему в жизни счастья, приятно было лелеять мечту о том, что когда-нибудь он избавится от своей позорной лиловости и станет таким, как все.
Анита приписала неожиданную словоохотливость О’Рейли тому, что по замку уже разнеслась весть: Ингерас снял перчатки и открыл лицо, стало быть, больше не скрытничает перед гостями из России. К чему тогда скрытничать остальным?
Но в этой древней обители валашских князьков простых объяснений происходящим событиям быть не могло.
– Анна Сергевна! – прошептала Вероника на ухо госпоже, когда они опередили запыхавшегося О’Рейли, который волок тюк с бельем. – Вы приметили, как он на вас зенки пялит?